долго ждать: – Ты на вид хоть и хлюпик, а такой же живчик оказался. В отца, – последнее слово он произнес с едва заметной, тщательно скрываемой ненавистью, но Борька все же смог это уловить.

Седой посмотрел вдаль. Борька проследил за его взглядом. Перед ними лежал Кольский полуостров. Разноцветный мох, покрывающий плотным ковром камни возле самых ног, спускался дальше и уже у подножия переходил в лиственные перелески и в еловые леса. Всюду виднелись голубые чаши озер, зажатые гранитными массивами. Седой развернулся в другую сторону.

– Там, – указал он рукой вперед, – там Совиное болото.

Борька повернул голову по направлению его руки и увидел огромное плато, покрытое рыжей травой. Траву разделяли во многих местах, словно заплатами, заболоченные лужи с множеством островков высокой травы. Болото было очень большим. С высоты сопки оно просматривалось до самого горизонта. Так вот значит о каком болоте шли разговоры в конторе. А на карте оно выглядит совершенно иначе, не так грандиозно.

– Слышал о нем? – вдруг спросил Седой.

– О ком? – не понял Борька.

– О болоте, – с нотками раздражения пояснил Седой.

– В конторе Николай Николаевич показывал на карте.

– Эээх! – укоризненно махнул рукой Седой. – Отец у тебя как был молчуном, так им и остался.

Боря мысленно согласился с Серегой. Отец почти ничего не рассказывал о своем прошлом.

Седой долго молчал. Что-то лежало тяжелым грузом у него на сердце, это чувствовалось. Наконец, он заговорил:

– Вон там это случилось, – он указал рукой куда-то в сторону Совиного болота. – Я и твой отец. Больше никого. Прокладывали тропу через болото. Искали короткий путь для будущей гати, будь она проклята! Я оступился и ударился головой о камень. Был еще в сознании, но оказался в воде по пояс. Сотрясение у меня произошло, слабое, но всё же было. Постарался выбраться, а не могу, силы покидают, в глазах потемнело и всё… Больше ничего не помню. Пришел в себя только когда уже дома лежал на кровати. Врач приезжал, сказал в больницу надо везти. Но я отказался, да и мать моя не хотела, сказала доктору, что присмотрит. Но я отказался ехать в больницу не из-за матери. Зачем ей лишняя забота, хозяйство на себе держать да еще и меня обхаживать? – Седой судорожно вздохнул, утер выступивший пот со лба и продолжил: – Студенты к нам на базу тогда приезжали со всего Союза. Практиковались: кто в геологии, кто в лесном хозяйстве, по-разному… Летом очень много приезжали, а разместить их негде. Вот тогда из сельсовета и решили, что каждый, у кого есть свободные комнаты в доме, должен разместить студента, а то и двух. Будто солдат расквартированных. Мы к себе в дом никого не брали. Отец с матерью жили в своей комнате, я – в своей. Но тут захожу в контору, а там сидит девчушка, славная такая. И с председателем о чем-то разговаривает. Запал я на нее сразу же. Зашел и онемел. Смотрю, как дурак, и ничего сказать не могу. А председатель меня увидел и говорит, мол не возьмешь ли к себе на постой? Опоздала она с Москвы уехать со всеми, а мест уже и нет. Молодой я был, сразу решил, что хоть в сарае лягу, а случай не упущу, освобожу свою комнату, пусть в ней размещается. Родители согласились, конечно же. Стала она у нас жить. У них, у девчат, какие-то свои были интересы, они с нами не пересекались на работах. И всё у нас наладилось с ней. Почти каждый вечер на лавочке перед домом засиживались. А какие тут вечера, сам знаешь. Одно название. Светло как днем. Женюсь, решил я. Во что бы то ни стало женюсь! А потом… – Седой посмотрел на Борьку. – Потом вытащил он меня с болота на дорогу, волокуши сделал из чего уж не знаю. Сутки тащил. Тощий, как ты был. Как только смог? Потом на дороге ягодников встретил. Может и не так все было, он не рассказывал много. Это мне уже потом поведали, а я и не спрашивал. Не до того мне было, – Серега помолчал.

Молчал и Борька. Отец никогда не упоминал даже намеком эту историю. Он всегда был скромный, не любил казаться героем и не любил других, кто себя выставляет таковым.

– А я его возненавидел, – продолжил Седой. – Всем своим существом возненавидел от волос до пят. Мне бы быть благодарным, а я не мог ничего с собой поделать. Его я винил во всем. Даже в том, что сам тогда оступился в болоте. Потому что именно он принес меня ко мне в дом. И всё кончилось для меня! – Седой досадливо махнул рукой. – Стал он приходить навещать почти каждый день, – он презрительно хмыкнул. – Будто о здоровье пекся моем. На самом деле ему плевать было на меня. Не ко мне он приходил, а к ней.

– Как ее звали? – спросил Боря, хотя ответ он уже знал.

Седой посмотрел на него, усмехнулся и ответил, глядя в глаза:

– Хельга.

Следующие полчаса прошли в относительном перемирии. Доев свои бутерброды, Седой встал и, глядя на Совиное болото, произнес:

– Пойдем по краю. Конечно, вряд ли найдем, но в болото соваться не будем.

– А что мы ищем? Может, все же скажете?

Седой скривился. Но все же ответил вопросом:

– А сам как думаешь? Ты же умный, ученый же, наверняка. А?

Борька пропустил мимо ушей любые намеки на оскорбления. Ему было достаточно, что седой Серега заговорил. Это намного легче, чем переносить тяжелое молчание. В ответ, конечно же, чесалось на языке нечто обидное лично в адрес Сереги и в адрес конторы в целом. Но он решил, что не его дело, чем занимается эта лесная база, а с Серегой пока нужно поддерживать хоть какие-то отношения. По крайней мере видно, что сейчас эти отношения уже не тупиковые.

– А что мне особо думать? – ответил Боря. – У меня давно есть пара вариантов, – на этом месте Борька умолчал, что про варианты ему рассказал Лев Иванович, но зачем же раскрывать все карты сразу какому-то седому мужику. – Один вариант законный, другой – незаконный.

– Ну, начни с незаконного, – заинтересовался Седой.

– В такие же корзинки мальчишки в этих местах до войны яйца птичьи собирали, – Борька выждал паузу и добавил: – Но мы же по грибы да по ягоды? Ведь так?

Серега улыбнулся без намека на презрение. Повернулся к болоту и сообщил:

– По краю пойдем. Там… грибы крупнее.

Борька с облегчением почувствовал дыхание оттепели в отношениях между ними.

По краю