Связь с взаимодействием с хищниками, на мой взгляд, проливает свет и на одно свойство духов фанг, которое прежде меня озадачивало. Дух, как я уже говорил, – это временная ипостась души усопшего, которая еще не достигла статуса предка. Так вот, в рассказах о встречах с такими духами часто упоминается, что они видят рассказчика, но не слышат или, наоборот, слышат голоса, но не различают лиц. Многим это несоответствие (слух без зрения или зрение без слуха) кажется особенно странным или пугающим аспектом встречи. И это относится не только к фанг. Неполнота сенсорных ощущений – частый элемент встреч со сверхъестественными сущностями. Почему это настолько выбивает из колеи, я довольно долго не догадывался, но, возможно, гипотеза Барретта о высокоактивном распознавании может служить объяснением, поскольку взаимодействие с хищниками – это один из тех контекстов, где слух без зрения (и наоборот) особенно опасен. Однако это лишь предположение.

Вернемся на более твердую почву. Барретт определенно прав, утверждая, что наша система распознавания деятельности участвует в создании религиозных представлений. Однако это объяснение необходимо уточнить. Смотрите: как и все мы, вы наверняка не раз испытывали на собственном опыте, как происходит высокоактивное распознавание, то есть истолковывали какой-то звук или движение как признак присутствия действующей силы. Однако во многих случаях выяснялось, что никакой действующей силы нет, и интуитивная догадка о ее присутствии быстро отбрасывалась. Это естественно. Высокоактивное распознавание имеет смысл только тогда, когда можно быстро отказываться от ложных предположений, иначе мы только и будем делать, что дрожать от страха, а это не адаптивно. Однако мысли о богах и духах – другие. Это устойчивые представления в том смысле, что человек хранит их в памяти, периодически вызывает в сознании и считает эти сущности неотъемлемым элементом окружающего мира. Если гипотеза Барретта логична – а мне кажется, что да, – нам придется объяснить, почему результаты этого высокоактивного распознавания не только не отбрасываются ввиду отсутствия наблюдаемых признаков означенных действующих сил, но и поддерживаются и закрепляются.

В частности, необходимо посмотреть, как некоторые интуитивные умозаключения о присутствующих поблизости действующих силах закрепляются благодаря отзывам о них других людей. Квайо истолковывают непонятные тени в лесу как присутствие адало. Многие из моих знакомых фанг рассказывали, как на их глазах то или иное животное исчезало в лесу без следа – и это означает, что его схватил дух. Такие рассказы наверняка укрепляют людей в сознании, что сверхъестественные сущности и вправду всегда рядом. Но обратите внимание: за счет свидетельств других укрепляется уже имеющееся у человека представление. Квайо строят большинство своих представлений об адало не на собственных впечатлениях, а на рассказах окружающих. Фанг истолковывают события в лесу как результат присутствия духов, но их представления об этих духах подпитываются, главным образом, постоянными предупреждениями об опасности, исходящей от витающих вокруг сущностей. При этом и квайо, и фанг – и большинство человеческих обществ – могут обойтись и вовсе без свидетельств. Точно так же некоторые христиане могут иметь личный опыт присутствия Господа или ангелов, но большинство христианских представлений строятся не на нем. Наоборот, создается впечатление, что личный опыт объясняется предшествующей установкой, а не наоборот.

Гатри и Барретт ведут нас в правильном направлении: значимость богов и духов действительно коренится в нашем интуитивном понимании действующих сил. Но, как я подчеркивал в предыдущей главе, мысли о противоестественных сущностях активируют в сознании множество разных систем, производящих определенные умозаключения. И вот тут Гатри попадает в яблочко: сверхъестественные идеи значимы, поскольку порождают сложные умозаключения, то есть поскольку задействуют множество разных систем логического вывода. Итак, давайте будем пока отталкиваться от гипотезы Барретта, что именно распознавание деятельности изначально выделяет на общем фоне представления о неуловимых сущностях. Как тогда закрепляются такие представления и почему они становятся значимыми для людей? Связь с системой избегания хищников может объяснить некоторые эмоциональные подтексты религиозного воображения, но ведь у людей формируются и долгосрочные отношения с религиозными сущностями. И свой вклад в виде умозаключений вносят другие системы сознания. Чтобы рассмотреть эти процессы подробнее, давайте сделаем еще одно лирическое отступление и взглянем на воображаемые сущности, похожие, но не совсем, на сверхъестественные.

Системы логического вывода, обслуживающие наше взаимодействие с другими людьми, работают без выходных и перерывов, хотя сами мы этого не осознаем. Интуитивными заключениями, которые поставляют эти системы, мы пользуемся постоянно, даже когда не взаимодействуем с кем бы то ни было. Все системы логического вывода способны работать и в отвлеченном режиме, то есть в отрыве от вводных данных из окружающей среды и результата в виде поступка. Принципиальная особенность человеческого сознания – способность к контрфактуальным гипотезам («А если бы у меня было меньше мяса, чем на самом деле?», «А если я выберу эту тропинку, а не ту?»), которая применяется и к межличностному общению. Прежде чем сделать тот или иной шаг в любой ситуации социального взаимодействия, мы автоматически просчитываем несколько сценариев. Эта способность позволяет нам, в частности, выбирать между тем или иным направлением действий, представляя себе реакцию остальных в каждом случае.

На самом деле такие отвлеченные умозаключения мы можем делать относительно не только окружающих людей, но и вымышленных персонажей. Способность эта, что поразительно, проявляется на самых ранних этапах развития. У многих детей в возрасте от трех до десяти лет возникают устойчивые и сложные отношения с «воображаемым другом». Психолог Марджори Тейлор, изучавшая это явление, обнаружила подобных друзей примерно у половины детей, с которыми работала. Эти воображаемые люди или человекоподобные животные, иногда, но не всегда взятые из книжек, мультфильмов или другого культурного фольклора, сопровождают ребенка повсюду, играют с ним, общаются и т. п. У одной девочки воображаемыми друзьями были Натси и Натси – пара птиц, самец и самка, которые летали вместе с ней на прогулку, в школу, в поездки на машине.

Исследования Тейлор показывают, что долгосрочные отношения с несуществующими персонажами – это не признак смешения фантазии и реальности. Сейчас у специалистов по возрастной психологии имеются тесты, позволяющие точно определить, насколько ребенок отделяет вымысел от действительности. К обладателям вымышленных друзей эти тесты применяются с трех лет, и зачастую такие дети проводят различия гораздо лучше своих сверстников. Они прекрасно знают, что их друзья – невидимая ящерица, неуклюжая обезьяна или сказочный волшебник – не такие, как настоящие друзья и остальные люди. Кроме того, обладатели воображаемых друзей часто лучше других выполняют задания, требующие тонких навыков интуитивной психологии. Они явно четче различают свою и чужую точку зрения на заданную ситуацию и лучше моделируют чужие эмоции и психические состояния.