Эта практическая направленность религии подталкивает нас к скоропалительному выводу: значимость некоторых религиозных представлений обусловлена тем, что человек считает очевидным могущество соответствующих сверхъестественных сущностей. Адало имеют большое значение для квайо, поскольку эти предки и дикие духи могут наслать на людей болезнь или обеспечить обильный урожай. Но это не ответ, а всего лишь переиначивание вопроса. Нам нужно понять, почему могущество богов и предков воспринимается человеком как очевидное. Кроме того, объяснение получится не универсальным: в мире найдется немало мест, где самые могущественные сверхъестественные сущности далеко не самые значимые. У фанг все ритуалы и сложные эмоции связаны с гипотетическим присутствием духов предков. При этом вся природа (земля, небо, создания большие и малые) в представлении фанг была сотворена богом Мебеге, гораздо более могущественным, чем любой из живых или усопших. Потом за дело взялся другой бог, Нзаме, который создал все объекты материальной культуры (орудия, дома и т. д.), научил людей охотиться, приручать животных и обрабатывать землю. Но при всем их могуществе эти боги значат для человека не так уж много. Никаких культов и ритуалов, посвященных Мебеге или Нзаме, у фанг не наблюдается, и упоминания о них редки, хотя предположительно боги эти все еще существуют. В областях, где преобладает христианство, положение несколько иное – там Нзаме слился с христианским богом, и значимость его повысилась. Но все равно больше внимания люди уделяют тому, что знают и чего хотят духи предков, и гораздо меньше – предположительно всемогущим богам. Это общая черта африканских религий: верховный бог носит статус высшего божества, но в действительности для человека не особенно значим. Особенность эта довольно долго озадачивала путешественников, антропологов и, разумеется, миссионеров. В сознании многих африканских народов Создатель присутствует в том же значении, что и библейский, однако относятся к нему с поразительным равнодушием. Объяснение этому явному парадоксу будет дано ниже. А пока давайте просто учтем, что значение имеет не столько абстрактное могущество сверхъестественных сущностей, сколько могущество применительно к насущным проблемам.

Как и предки квайо, боги и духи в общем и целом представляются как сущности, с которыми можно взаимодействовать, что, в свою очередь, формирует интуитивные представления об их силах. Обращаясь к западным примерам, возьмем еще одно исследование концепции бога, проведенное Джастином Барреттом. Барретт просил испытуемых-христиан представить разные ситуации, в которых им пришлось бы молиться Господу, чтобы спасти других от неминуемой смерти. Например, корабль в открытом море столкнулся с айсбергом и стремительно тонет. Молитва – это, по сути, просьба к богу как-то исправить положение дел, вмешаться в возможную причинно-следственную связь, которая приводит к катастрофе. Однако помочь Господь может по-разному. Например, поддержать на плаву корабль с пробоиной в борту, дать пассажирам силы выдержать долгое ожидание в ледяной воде или надоумить капитана другого корабля сменить курс, увидеть тонущий лайнер и всех спасти.

Барретт хотел выяснить, какой из этих сценариев покажется верующим наиболее естественным, чтобы тем самым выявить их (не обязательно осознанное) представление о том, как бог вмешивается в происходящее в мире. Так вот, хотя Барретт постарался сделать все варианты вмешательств одинаково яркими и хотя все они для всемогущего бога пустяк, большинство испытуемых спонтанно выбирали третий вариант. То есть в большинстве подобных ситуаций они молились бы Господу, чтобы он воздействовал на чье-то сознание, а не на физические и биологические процессы. В каком-то смысле это неудивительно. У людей имеется «теологически корректное» представление о боге как о всемогущем, но интуитивные установки подсказывают, что человеку проще повлиять на сознание, чем подправить или переориентировать физические и биологические процессы. Обратите внимание, что эти установки не сработали бы, будь именно могущество самым выдающимся аспектом концепции бога. Установки активируются только потому, что люди представляют бога как человекоподобную сущность, которая с ними взаимодействует.

В мифах и сказках мы находим сверхъестественные образы самых разных предметов и сущностей с самими разными онтологическими противоречиями: дома, которые помнят своих владельцев; плавающие в океане острова; дышащие горы. Однако социальную значимость, как правило, приобретают образы человекоподобных существ. У них тоже неизменно имеются какие-то противоестественные свойства: например, нестандартные биологические качества (они не едят, не растут, не умирают и т. д.) и зачастую нестандартные физические способности (проходят сквозь твердые поверхности, становятся невидимыми, меняют облик и т. п.), но человеческие умозаключения требуют, чтобы они во многом вели себя как люди. Придавая серьезное значение аспектам окружающего мира, не поддающимся непосредственному наблюдению, человек норовит населить воображаемую действительность людьми, а не животными, растениями или камнями.

Стремление кроить богов и духов по человеческим лекалам, наверное, одна из самых известных особенностей религии. Еще греки подмечали, что люди создают богов по собственному подобию. (Надо признать, греческие боги действительно были на редкость антропоморфны, а греческая мифология куда больше других религиозных доктрин похожа на мыльную оперу.) Об этом же саркастическое вольтеровское высказывание: если бы у тараканов имелся бог, это, скорее всего, был бы очень большой и могущественный таракан. Все это нам знакомо – настолько, что антропологи довольно долго упускали из виду необходимость как-то объяснить эту склонность. Так почему же боги и духи настолько человекоподобны?

Антрополог Стюарт Гатри поднял этот давно забытый вопрос в книге, предвосхитившей некоторые из представленных здесь доводов из области когнитивистики. Как отмечает Гатри, антропоморфные тенденции присутствуют не только в визуальной области, в изобразительном искусстве многих разных культур, но и в самом зрительном восприятии. То есть даже в самых неявных сигналах мы норовим усмотреть человеческие черты – лица в очертаниях облаков и человеческие тела в контурах деревьев и гор. То же самое относится и к образам религиозных сил, обладающих выраженным сходством с человеком. Традиционное объяснение выглядит так: мы придаем силам, которые управляют нашими судьбами, сходство с человеком, чтобы с меньшей опаской смотреть на собственное существование и окружающий мир. Проецируя человеческие черты на нечеловеческие аспекты действительности, мы делаем их роднее, а значит, они становятся не столь пугающими. Но, как утверждает Гатри, это мало похоже на правду. Боги и духи бывают опасными и мстительными не реже, чем помогающими и милостивыми. Более того, когда человеку страшно, его вряд ли успокоит присутствие рядом непонятных воображаемых сущностей. Представьте, что вы один в доме на безлюдной пустоши и вокруг слышатся непонятные звуки. Вам станет легче, если вы решите, что их издают невидимые вам существа? Не лучше ли списать шорохи и стуки на бьющую по стеклу ветку?

Гатри доказывает, что тяга к антропоморфизму проистекает из особенностей работы когнитивных систем и не связана с нашими предпочтениями, с желанием представить мир таким, а не другим. По его мнению, мы видим в сверхъестественном человеческие черты, потому что люди гораздо сложнее, чем другие виды объектов. Действительно, ничего более сложного, чем человек, мы не знаем. А когнитивные процессы стремятся извлечь из окружающей действительности как можно больше значимой информации (разумеется, автоматически, бессознательно) и произвести как можно больше умозаключений. Именно поэтому, сталкиваясь с неопределенным визуальным стимулом, люди часто «видят» лица в очертаниях гор и облаков. Наше воображение естественным образом рисует человекоподобные создания, поскольку интуитивное понимание людей у нас намного сложнее и шире, чем понимание механических и биологических процессов. С точки зрения Гатри, этим же объясняются и человекоподобные свойства богов и духов, которые, несмотря на стремление человека отличить их от себя, на самом деле создаются по его собственному образу и подобию.[65]