Другие послания были адресованы в никейские листки новостей, которые обычно расклеивались на улицах. Я прочел одно из них, наполненное ссылками на «беспримерный героизм молодого офицера из прославленного 17-го полка Юрейских Улан, легата а'Симабу», «нерушимую стойкость нумантийских солдат» перед «коварными происками» диких горцев, и тому подобной чушью. «Легат Банер получил смертельную рану, прикончив по меньшей мере дюжину мятежников, и умер на руках у Тенедоса. Его последними словами были: „Обещай мне, о Провидец, что наша жертва была не напрасной, и когда-нибудь Нумантия восстанет во всем сиянии былой славы“».

Меня слегка подташнивало.

Увидев выражение моего лица, Тенедос догадался о моих чувствах и криво усмехнулся.

— Ты думаешь «какое дерьмо!» — не так ли, Дамастес?

Я что-то пробормотал, не желая отвечать.

— Но что такое ложь? Разве Банер, например, не убил бы дюжину Товиети, если бы остался в живых?

— Возможно. Кстати, вы ни словом не обмолвились о Товиети.

— Это потому, мой дорогой друг, что Совет Десяти снимет с меня шкуру и вывесит ее на городской площади, если я допущу утечку столь секретной информации. Позволь мне продолжить. Что касается прощальной речи легата Банера... что ж, я признаю, что вложил в его уста слова, которые ему не принадлежали. Но можешь ли ты гарантировать, что он не верил в это?

— Я ни разу не слышал, чтобы он говорил о политике.

— Тогда кто может сказать? Кроме того, здесь заключена более важная истина, — продолжал Тенедос. — Помнишь, как я обратился к твоим солдатам на переправе? Я обещал им великие времена, великие деяния и награды.

Вот так-то. Наши павшие, вернувшиеся к Колесу, могут послужить общему делу. Банер — один из них. Он подает пример другим молодым нумантийцам.

Посуди сам: стоило ли мне рассказывать правду о смерти легата Банера. Стоило ли говорить о том, что он как последний идиот бросился в атаку на человека, вдвое превосходившего его силой и опытом? О том, что он заступил дорогу своему командиру, без сомнения, надеясь стяжать великую славу, собственноручно прикончив Шамиссо Фергану? Должен ли я сказать, что его смерть ничего не изменила в этой проклятой стране, поскольку жизнь здесь будет такой, какой она была всегда, если только не перебить всех горцев до единого и заселить страну нормальными людьми? Должен ли я сказать, что эти Спорные Земли мало что значат для Нумантии, а большинство нумантийцев не могут найти их на карте и плевать хотели на то, что происходит на границах?

Как ты думаешь, обрадовало бы это родственников легата, если они у него есть? Пошло бы это на пользу Нумантии?

Возбуждаясь собственной речью, Тенедос понемногу начинал сердиться. Я не ответил на его вопросы, сделав вид, что несведущ в таких абстрактных материях.

Внезапно к Тенедосу вернулось хорошее настроение.

— Дамастес, друг мой, сосредоточься на тех делах, в которых ты так хорошо себя проявил. Солдатская служба — это тоже великое искусство. Обещаю тебе, что в один прекрасный день ты будешь вознагражден и получишь возможность совершить истинно великие дела, а твое имя прогремит на всю страну и будет навеки вписано в анналы истории.

Предоставь мне политику и дипломатическую мишуру. Но прежде подумай об одном: много ли шансов останется у Совета Десяти низвергнуть меня в пучину забвения после того, как мои отчеты попадут в никейские листки новостей?

Все, что от меня требуется... все, что от нас требуется — это пережить тяжелые времена в Кейте, и тогда наши имена прославятся во всей Нумантии. А что может сравниться с этим?

И все-таки я чувствовал себя неуютно. Извинившись, я попрощался и ушел. Следующие несколько дней этот случай не шел у меня из головы — я знавал офицеров, которые лезли из кожи вон, лишь бы показаться в выгодном свете перед своими командирами, и слышал рассказы отца о таких выскочках. Я не питал к ним никаких чувств, кроме презрения.

Но, с другой стороны, Лейш Тенедос не был солдатом и сражался на совершенно другой арене, о которой я почти ничего не знал, да, признаться, и не хотел знать. Вправе ли я был осуждать его? Ведь наша вылазка в пещеру действительно помогла сохранить мир в Кейте, сделала ахиму Фергану союзником Нумантии, пусть и недостойным доверия, и по крайней мере на некоторое время удержала хиллменов от полномасштабного вторжения в Юрей.

И наконец, Тенедос был моим начальником. Я не имел права подвергать сомнению его решения или избранную им тактику.

К счастью, появились другие, гораздо более важные хлопоты, и я перестал думать об этом.

Одно происшествие выглядело незначительным, но наводило на размышления: ландграф Эллиас Малебранш из Каллио исчез, бежал из дворца в то самое утро, когда мы отступали перед Тхаком в пещере Товиети. Совпадение показалось мне довольно любопытным. Тенедос вовсе не считал это совпадением, но все расспросы о каллианце при дворе ахима Ферганы вежливо игнорировались.

Самой большой заботой были Товиети. Они не исчезли, как легкомысленно пообещал Фергана; вместо этого их движение только разрасталось и более не находилось под запретом. Возможно, теперь у них не было лидера, но их идеи не изменились. Уничтожайте правителей и землевладельцев. Берите все, что хотите. Пока старый порядок не будет разрушен, мир не наступит, и убийства не прекратятся. И, разумеется, M'rt te Ph'reng!

Я видел этот лозунг, нарисованный на многих стенах, и никто из кейтцев не давал себе труда закрасить его. Появились и новые образцы настенной росписи — грубый круг, иногда закрашенный красным, обозначавший кровь павшего Шамиссо Ферганы, мученика джака Иршада и остальных, убитых нами в пещере. Из круга поднималось гнездо шипящих змей с оскаленными клыками. Рисунок мог быть выполнен рукой мастера или просто начерчен в виде кружка с выходившими из него загогулинами — это не имело значения.

У Товиети был лозунг: «Из одного тела — много бойцов. У многих бойцов — одна воля. Смерть чужеземцам! Война их королевствам!»

Теперь резиденцию постоянно окружали возбужденные толпы. Несмотря на Период Дождей, в любой час можно было слышать скандируемые лозунги и заунывное пение, обещающее смерть злобным инородцам, кшишти , которые спят и видят, как бы разрушить прекрасный Кейт.

Мы выезжали за пределы нашего посольства только в холщовых плащах, чтобы слюна от плевков не оскверняла наши мундиры. Наши туземные слуги подвергались нападкам и оскорблениям. Мы были вынуждены сопровождать тех, кто жил за пределами посольства, до дома и обратно, а потом и вовсе отказаться от их услуг.

Я собрал горских наемников и предложил им покинуть нашу службу. Меня обрадовал и немного удивил тот факт, что лишь половина — около пятидесяти человек — приняли мое предложение. Оставшиеся, включая легата Йонга, были самыми лучшими бойцами.

Потом был убит первый нумантиец. Его звали Жуан Ингрес, и ему было пять лет отроду.