Итак, принц, ведомый любопытством, поспешил к брату, чтобы у него узнать о непонятной ему дочери визиря.

Появление наследника в Белой башне столь изумило Шахземана, что в первые минуты он просто молчал; да и где это видано, чтобы будущий халиф, дабы утолить свое любопытство, самолично является в покои будущего главного мудреца вместо того, чтобы приказать тому явиться в малый зал для церемоний? Или в большой зал дивана…

Шахрияр же, похожий сейчас на любопытного мальчишку, каким был лет десять назад, откровенно рассматривал жилище Шахземана и его жены. Всему удивлялся принц: и тому, каким уютным, оказывается, может быть дом, обустроенный любящими женскими руками, и как непохожи покои младшего брата на большой дворец или обитель книжника.

Наконец Шахземан пришел в себя.

– Да будет благословен каждый день твоей жизни, брат мой!

– И да благословен будет этот чертог! – с удовольствием сказал Шахрияр.

Герсими же, увидев наследника, сочла за лучшее спрятаться. Но так, чтобы слышать все, о чем будут беседовать братья. Не к добру этот визит венценосного Шахрияра, ох не к добру…

Принц же не замечал удивления брата. Говоря по секрету, он не замечал почти ничего вокруг – его вело любопытство, и он жаждал как можно скорее удовлетворить свой интерес.

– Скажи мне, добрый мой мудрый брат, хорошо ли ты знаешь Шахразаду, дочь визиря?

Шахземан с удивлением посмотрел на брата.

– Ты же знаешь, брат, что хорошо и очень давно – детьми мы частенько играли вместе. Наш добрый батюшка, да хранит его Аллах во веки веков, сделал девушку учительницей моей прекрасной жены, да ты присутствовал при этом. Но почему ты спрашиваешь?

– Да, я помню. Как помню и твои слова о том, что девушка эта воистину необыкновенная. Уже три ночи я с ней беседую, слушаю ее рассказы, ее голос, касаюсь ее руки…

Шахземан теперь уже не просто с удивлением, а с самым настоящим изумлением слушал брата, ибо тот никогда не говорил с ним как с равным и, конечно, никогда не делился впечатлениями о своих девушках.

– …и чем больше я слушаю эту маленькую мудрую красавицу, тем больше удивляюсь и пугаюсь.

– Пугаешься, брат?

– Пугаюсь. Самого себя, ведь при первых же ее словах я перестаю быть самим собой. Я странствую по океанам в поисках мифических чудовищ, играю в неведомые игры во имя неведомых народов, восседаю на крылатых конях – короче, чувствую все то, о чем рассказывают ее коралловые уста, слышу шепот и чувствую страсть всех тех, кем становлюсь по прихоти этой малышки… Должно быть, она владеет какой-то древней магией…

Шахземан рассмеялся.

– Нет, добрый мой струсивший брат. Никакой магии тут нет… А чуду перевоплощений мы удивлялись и тогда, когда нам было по семь лет, уже тогда сказки Шахразады переносили нас, как тебя сейчас, через горы и океаны, через часы и столетия… Уж таков ее удивительный дар – уметь представить мир, о котором повествует.

– Так просто… – с разочарованием в голосе произнес Шахрияр.

– Ты разочарован, брат? Неужели и Шахразаду теперь постигнет судьба всех прежних твоих наложниц?

– О нет… Я буду наслаждаться удивительным даром этой женщины до тех пор, пока не истощится ее фантазия, пока не прискучат мне ее рассказы… А уж тогда…

«А уж тогда, глупый принц, твоя седая борода отрастет на целый фарсах и ты просто запутаешься в ней!» – с удовольствием подумала Герсими. Она услышала вполне достаточно, чтобы быть за Шахразаду спокойной. Но решила пока девушке этого не говорить, ибо не почувствовала она в голосе Шахрияра уверенности подлинного хозяина существующего положения.

И вновь наступил вечер. Зажглись на небе звезды, показался из-за легких облаков тонкий серп луны. Вновь ступила Шахразада в покои принца. Ее уста улыбались, однако душа была насторожена, как дикая серна у края пустыни, готовая в любую минуту совершить головокружительный прыжок прочь от опасности.

– Да пребудет с тобой милость Аллаха всесильного! – Поклон девушки и на этот раз был сдержан и полон достоинства.

– Здравствуй и ты, прекрасная волшебница! – Шахрияр с удовольствием смотрел на нее.

Сегодня он чувствовал себя не повелителем, а лишь гостеприимным хозяином, к которому зашла на огонек красавица, появления которой он ждал с надеждой и нетерпением.

– Так как же звали того шута из сказки, который посмел утвердиться на троне правителя?

– Не торопись, повелитель. Кто знает, сказка ли это или так все и было на самом деле…

В те далекие дни, о которых повествует легенда, правил прекрасным, как сон, Багдадом великий Гарун аль-Рашид, чей род, как утверждают, восходит к самому Сулейману ибн Дауду, мир им обоим.

– Ого, так бедняга решился отобрать трон у самого Гаруна аль-Рашида? Смелый парень…

– И вновь я тебе повторю, мой принц, не торопись. Ибо не мечтал ни о каком троне этот юноша, хотя не раз повторял: «Если бы халифом был я, жизнь в нашем великом городе была бы куда лучше». Известно, что халиф любил переодеваться и под покровом ночи выходить в город, дабы узнать настроения людей, почувствовать себя таким же горожанином, как все вокруг.

И вот как-то раз решил Гарун аль-Рашид развлечься. Вознамерился он, спрятавшись за пышными занавесями, понаблюдать за тайной жизнью дворца. Но как же сделать это халифу? Очень просто, ибо халиф был не только любопытен, но и предприимчив. Он решил всего на один только день посадить на трон вместо себя первого встречного юношу, который будет самую малость походить на него, великого правителя. Всем же обитателям дворца он разошлет повеление, что этот ряженый и есть он, Гарун аль-Рашид, и что именно этого подставного халифа следует уважать и бояться, ублажать и восхвалять. Сам же он спрячется так, чтобы все его царедворцы, церемониймейстеры, евнухи, хранители и смотрители не знали, откуда именно халиф будет наблюдать за исполнением своего повеления. Даже визирь, верный Умар, не должен был знать, где приготовил себе тайник повелитель.

Но для начала следовало найти того, кто будет на троне изображать халифа в этой забаве. Удача улыбнулась, едва только визирь и переодетый простым горожанином Гарун аль-Рашид вышли в город. Стояло раннее утро, улицы были полупусты. И вот…

– Послушай, визирь. Видишь в дальнем конце улицы юношу, который бросает по сторонам косые взгляды и ежеминутно поддергивает свои шаровары?

– О да, мой халиф, вижу… Только, по-моему, он их не поддергивает, а просто придерживает, чтобы не упали. Да и кушака я на юноше не вижу. Должно быть, – тут у визиря помимо его воли вырвался длинный завистливый вздох, – должно быть, юноша этот столь поспешно покидал дом своей возлюбленной, что забыл где-то и кушак, и чалму…