Красный огонь шел навстречу синему.

Небеса пылали. Красные волны били в синюю твердь, высекая короткие беззвучные молнии. Стало совсем тихо, смолк собачий вой, но вот из-за далекого горизонта послышался первый, негромкий раскат грома.

На крышу вывели Чайку — двое ревсомольцев поддерживали девушку под руки. Подведя к самому краю, что-то зашептали, указывая в самый центр красной бури. Чайка слушала молча, затем, отстранившись, отступила назад, тревожно оглянулась. Товарищ Мехлис подошел, взял за локоть, подвел к стоявшему в самом центре Кречетову. Владетельная княжна Баатургы Даа, благодарно кивнув комиссару, стала рядом с командующим Обороной. Плечо коснулось плеча.

Внезапно ночь рассек отчаянный крик.

— Ууугу-у-у!..

Черные перья ударили в холодный зимний воздух. Забытый всеми филин, рывком взметнувшись вверх, расправил крылья, взглянул на людей горящими желтыми глазами.

— Ууугу-у-у-у-у!.. У-у-у-у-у!..

Исчез.

«…Находится вроде как анбар сфирической формы, каковой анбар весь в решетках. А по сторонам рогульки имеются, каждая на трех железных ногах…»

Товарищ Мехлис отвел бумагу от глаз, потянулся к кисету, но в последний момент передумал.

— Иван Кузьмич, дайте папиросу! Не могу!..

Сидевший тут же за столом Кречетов безмолвно протянул твердую картонную пачку с многоцветной затейливой картинкой. Лев Захарович ловко бросил папиросину в рот, щелкнул зажигалкой.

— Итак, где мы остановились? «Анбар сфирической формы…» Товарищ Кречетов, ну нельзя же так! Кто вашему племяннику русский язык преподавал? А почерк, почерк!.. У вас что, в Атамановке школы не было?

— Имелась, — мрачно ответствовал красный командир. — Церковно-приходская двуклассная. Поп учительствовал.

Ивану Кузьмичу было стыдно, словно не Кибалка, а он сам измарал карандашными каракулями неровные листы желтой оберточной бумаги.

— Попа — гнать! — комиссарский кулак врезался в стол. — В три шеи! И собак вслед спустить!..

Кречетов обрадовался было возможности свалить все на ненавистного служителя культа, но партийная совесть взяла верх.

— Выгнали попа, еще в 1918-м. И от школы отстранили, потому как контра он и долгогривый гад. Вот и стало некому учительствовать. Был, правда, еще один из Иркутска, беженец, в гимназии преподавал. Но и этот контрой оказался. Расстреливать не стали, отправили окопы рыть. А школа так заколоченной и стояла, пока мы там штаб не организовали.

— Это, конечно, вы правильно поступили, — без особой уверенности констатировал пламенный большевик, вновь беря исписанный каракулями лист. — «…На трех железных ногах, каковых рогулек насчитано мною три штуки, но и четвертой быть должно, потому как оне равно и мерно вокруг растыканы. А на рогульке сверху стоит вроде как рыпур…» Иван Кузьмич!..

— «Рупор», видать, — предположил красный командир тоже не слишком уверенно. — Товарищ Мехлис! Моему оболтусу проще словами рассказать. А рисунок его вы видели?

Рука товарища Мехлиса, метнувшись к краю стола, ухватила небольшой бумажный огрызок.

— Видел! На нем даже «рыпура» не найдешь. А товарищ Кибалкин еще в разведку, как вы говорите, просился! Но все же винить вашего племянника не стану. И знаете, почему?

Комиссарский палец привычно взлетел вверх, после чего, проделав сложную дугу, безошибочно нашел широкую грудь товарища Кречетова. Тот покорно вздохнул.

— Знаю. В войске за все командир отвечает, а в семье — батька. А я Ваньке и командир, и батьки вместо…

Иван Кузьмич и в самом деле чувствовал себя во всем виноватым. Дома, в родной станице, Ваньку за очередную шкоду и вожжами воспитать можно. Такого, правда, не случалось, но чисто теоретически Кречетов подобную возможность допускал. А если в бою приказ нарушил? Здесь, в Пачанге, хоть и не стреляют, но обстановка, можно сказать, фронтовая.

Свое красноармеец Кибалкин уже получил. Для начала его разжаловали перед строем, лишив права носить «наган», а затем суровый Кречетов отправил парня под замок и даже караул приставил. Вдобавок, по подсказке товарища Мехлиса, выдал стопку оберточной бумаги, велев приступить к собственноручным показаниям. Просьбу загадочного Блюстителя Иван Кузьмич, однако, уважил. Пачканье бумаги — не расстрел по приговору трибунала.

Пользы же от беззаконной разведки оказалось не слишком много. Сферический решетчатый купол, четыре «рогульки» по сторонам, на каждой — черный «рыпур». Понимай, как знаешь!

Письмо от Блюстителя Кречетов товарищу Мехлису, естественно, показал. Сошлись на том, что неведомый Брахитма Ракхваала, лично вмешавшись в освобождение нагрешившего Кибалки, заодно ответил на просьбу о встрече, переданную через товарища Ляо. Однако упоминание о «дороге в тысячу ли» не было случайным. Переговоры предстояли нелегкие.

— А как вы оцениваете рассказ товарища Баатургы? — внезапно вопросил Мехлис. — Несмотря на проявленные неорганизованность и авантюризм, девушка очень умна, зря бы не говорила.

«Сначала — белая полоса, потом… Как это будет по-русски? La Coupole… Да! Купол, белая сфера. А от нее — словно лучи.»

Иван Кузьмич потер лоб, что было признаком тяжелой умственной работы.

— Насчет этого… купола вроде как совпадает, но ей мог все сам Кибалка обсказать, там же, на месте. Она, Лев Захарович, смириться не может, что зрения лишена. Вот и кажется бедной, что видит, пусть даже на малый миг.

— Воображение, значит? — Лев Захарович лоб тереть не стал, но тоже задумался. — И это возможно. Но обратите внимание, товарищ Кречетов, в каких именно случаях к ней возвращается зрение. Очень яркий свет? Купол они с вашим племянников видели днем, освещение было естественным. Могу предположить, что на ее сетчатку воздействует какое-то излучение, вроде рентгеновского. Оно есть и во дворце, и возле этого непонятного купола. Звучит чистой фантастикой, зато позволяет все объяснить…

Кречетов едва не застонал.

— Това-а-арищ Мехлис! Я ж тоже у попа учился, первую книжку только в армии прочитал. А вы: сетчатка, излучение… Попроще бы! Мне и так перед бойцами выступать на предмет разъяснения ночных дел. Подошли и спрашивают, кто, мол, в здешнем небе хозяин? Куда попали? А чего я им отвечу?

— Отвечу я! — Лев Захарович небрежно отмахнулся. — Товарищам бойцам необходимо разъяснить, что ночные дела, как вы их назвали — обычное полярное сияние, на латыни — Aurora Borealis. Атмосферное электричество — и никакой мистики…

Что такое электричество, товарищ Кречетова представлял, по крайней мере в практическом плане. Он него лампы зажигаются, а еще ток кусает, если палец в провода сунуть. Но электричество в небе, среди облаков, а Синее пламя загорелось от камня, что во дворце спрятан. Или камень этот вроде зажигалки? Щелк — и заполыхало.

— Мне вот еще какая мысль пришла, — продолжал Мехлис, закуривая очередную папиросу. — Купол и рупора вокруг — против какого врага? Того, что по земле движется? Но рупора, как я понял, вверх направлены?