— Против аэропланов, значит, — Иван Кузьмич особо не удивился. — Вроде пушек системы Лендера, только поновее. А почему бы нет, если даже дирижабли летают? Вы бы, Лев Захарович, мне про энергию разъяснили. И про излучение заодно. Чувствую, очень пригодиться может.

— Ладно!

Посланец ЦК, резко встав, скользнул ладонью по ребрам, скривился.

— Болит и болит! Сколько можно? Товарищ Кречетов, в гимназии мы физику учили вприглядку, а на войне вся наука носит весьма прикладной характер… Ну, ничего, будем разъяснять. Как сказал один очень серьезный партийный работник: «Нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики!»

* * *

Низкий поклон, тихий виноватый голос.

— Недостойная благодарит воина, славного в наших землях, за то, что он согласился выслушать согбенную под грузом вины…

— Чайка! — не выдержал Иван Кузьмич. — Товарищ Баатургы! Прекратите, а? Где вы только слова такие берете?

Девушка подняла голову, скользнула пустыми глазами.

— Великий учитель Кун-Цзы сказал, что церемонии — фимиам дружбы…

При слове «церемонии» Кречетову едва не стало дурно. Кибалкины шкоды никак не отменили подготовку к приему во дворце. Договориться никак не удавалось. Если товарищ Мехлис считал возможным прийти на вручение верительных грамот в гимнастерке и с карабином на плече, то высокоученый господин Ринпоче приходил в ужас от одной мысли про отступление от веками установленных правил. Он уверял «сотоварища по посольству», что власти Пачанга и так пошли на все возможные уступки, но отменить должные церемонии невозможно, ибо они — фимиам дружбы, причем тоже ссылался на Великого учителя. Отчаявшийся Кречетов решил наутро свести вместе комиссара и монаха для выработки единой линии. Авось не перекусают друг друга!

Чайганмаа попросила о встрече поздно вечером, дождавшись пока красный командир останется один.

— Меня с детства учили, как должно разговаривать девушке из благородной семьи. Когда я приехала во Францию, то решила забыть все условности, но оказалось, что французы столь же церемонны, хотя и употребляют иные слова. Как мне говорить с вами, Иван Кузьмич? Вы — знаменитый человек, первый полководец Сайхота…

— По партийному и по-товарищески, — отрезал Кречетов. — Сейчас я вам сесть помогу, потом вы переведите с благородного на обычный, а после я вас выслушаю.

Стульев на постоялом дворе нашлось всего два, и оба были отправлены в штабную комнату. Гостью пришлось усаживать на пузатый деревянный ларь. Иван Кузьмич хотел было присесть прямо на кошму, но не решился. Не церемонно выйдет, однако.

— Давайте по партийному, — Чайка невесело улыбнулась. — Могу осудить себя, что не сразу пришла к вам с этим разговором. Боялась! Вы можете подумать, что я лгу, хуже — что я сумасшедшая. Нет, нет, не возражайте. Врачи говорят, что я не могу видеть, но иногда я все-таки вижу. Товарищ Мехлис расспрашивал меня о светящемся куполе, долго расспрашивал. Пытался быть вежливым, но голос не спрятать… Он разговаривал с больной — с несчастной слепой девушкой, которой так хочется хотя бы на краткий миг прозреть.

Иван Кузьмич невольно закашлялся. Недостойная Чайганмаа явно недооценила товарища из ЦК. А ему самому, кажется, самое время устыдится.

— Расскажу то, что не говорила остальным. И не скажу. Насмешки и сочувствие порой имеют одну цену… Иван Кузьмич! Когда нас задержали и допросили, меня сразу же отвели в сторону. Старший, узнав, кто я и увидев… Увидев, какая я сейчас, сказал, что меня отведут обратно, поскольку к таким, как я, — девушка горько улыбнулась, — у них нет претензий. Я стояла возле какой-то стены, конь очень волновался, я гладила его, пыталась успокоить. И вдруг услышала голос…

— Ага! — не утерпел Кречетов. — Голос, стало быть. Мужской, женский? На каком языке обращался?

Чайка негромко рассмеялась.

— Допрашиваете пленного, товарищ командир? Сейчас мне наверняка съездят по уху.

Иван Кузьмич вновь устыдился, хотел объясниться, но не успел.

— Как в русской сказке… Котлы кипят кипучие, точат ножи булатные, хотят меня, девицу, резати… Не знаю! Догадываюсь, что это мужчина, а язык… Вначале казалось, что это родной сайхотский, но потом поняла… Иван Кузьмич! Все было иначе. Я никого не слышала, слова появлялись ниоткуда, как возникают мысли. Словно я действительно сошла с ума, и говорю сама с собой… Только не перебивайте, пожалуйста!

Кречетов замер, для верности прикусив язык. Чайка, глубоко вздохнув, помотала головой:

— Я не сошла с ума! Я не слышала, но все-таки говорила. Мне не надо было шевелить губами, достаточно просто подумать… Да, это был мужчина. Имени своего не назвал, зато спросил о моем. Я растерялась, и вдруг перед глазами предстало лицо, человеческое, но какое-то странное, словно каменное. И я поняла, что это не бред и не болезнь. Назвала себя, сказала кто я и откуда. Он… Вначале я не поверила, но он прочитал стихи. Я мало что поняла, это очень старое наречие, на таком писал еще великий Ду Фу. Но кое-что все-таки запомнила и даже попыталась перевести на русский…

Где земли сайхотов,

заставы пусты давно.

Заброшено всё,

песками заметено.

Пустыня вокруг.

Где прежние города?

Селения все

с земли снесены без следа.[38]

— Грустно как-то, — не утерпел Иван Кузьмич. Девушка кивнула.

— Да… Китайцы уничтожили нашу державу тогда же, когда пал Пачанг. Этот, неизвестный, точно не из ханьцев. Я немного успокоилась, и тогда он попросил передать вам… Он так и сказал, «его превосходительству послу Кречетову». Точнее, просил вас разгадать загадку.

Красный командир весьма удивился. Ультиматумы ему уже передавали, приглашали на переговоры, бывало, что и о пощаде просили. Загадки же командующему Обороной если и попадались, то оперативно-тактические.

— Загадка такая… Учитель показал ученикам разрисованный с двух сторон лист бумаги. Затем спросил, в каком случае они не смогут увидеть рисунки, если они не слепы, а солнце светит ярко.

Кречетов ждал продолжение, но Чайка развела руками:

— Все! Он лишь добавил, что правильный ответ поможет быстрее пройти дорогу в тысячу ли.

— Ясно…

Иван Кузьмич, встав, повел плечами, взглянул в темное окно. Кое-что и в самом деле прояснилось. Про дорогу в тысячу ли его уже предупреждали.

— Товарищ Баатургы! Благодарю за ценные сведения, но в следующий раз прошу докладывать без промедления. Ваше дело — доложить, а наше — разобраться. Решим задачку, не волнуйтесь!..

Девушка, кивнув, еле заметно шевельнула губами:

— Ты… Ты мне поверил, Жан?

Иван Кузьмич хотел было обернуться в поисках неведомого Жана, но передумал. Потом поищет француза. Вдруг тот в сундуке спрятался?