Скиф оставил попытки выдернуть ступню из капкана и теперь сосредоточенно разматывал шнурки на высоком голенище ботинка. Капли пота текли по бледному лицу, а ведь казалось, что страх не знаком бывалому контрабандисту. Максим нашел опору, ему показалось, что напарник услышал, плита двигалась чуть медленнее, а сила инерции все тащила ее вперед и человека вместе с ней, как пылинку.

Сначала надавило на спину, мягко, с еле слышным шуршанием ржавчины по кожаной куртке, потом прижало, спрессовывая позвоночник, мышцы начали дрожать от нечеловеческого усилия. В уши Максима ввинчивался визг механизма двери, а перед глазами застыл профиль сидящего Скифа, который зачем-то полез в карман, и в следующую секунду от боли в ногах вокруг потемнело. Колени не выдерживали, казалось, что кости вот-вот сломаются, за черной пеленой в глазах промелькнула какая-то тень…

Максима отбросило внутрь. Несколько секунд он лежал на рельсах и не мог прийти в себя, а герма, глухо ухнув, полностью перекрыла туннель и замерла. Всегда молчаливый Никита подскочил, помогая встать Максиму:

– Ну ты атлант! – возбужденно тараторил напарник, – я, главное, дергаю рубильник, а он ни в какую… А дверь вот-вот… ну, думаю, хана, размажет. А ты силища!

– Открой заново, проверить надо.

Напарник хотел что-то возразить, но взгляд Максима и эта наглядная демонстрация силы подействовали не хуже, чем его пистолет. И он снова опустил рубильник, а дверь послушно, но теперь как-то рывками, поползла наружу. Максим прислушивался к шуму мотора, и понял, что не слышит хруста или вопля человека с оторванной ногой. Ничего. Лишь когда герма полностью распахнулась Макс сумел различить между рельсами по ту сторону не размазанные месиво из кишков и костей, а всего лишь ботинок с разрезанными шнурками и старый носок.

Макс с облегчением опустился на влажный пол, прислонившись к стене. Мышцы будто превратились в тряпки, порванные в лоскуты, ободранная кожа на спине саднила. Болело все, кроме рук, которые не участвовали в этом поединке с мощью гермы, только ладони почему-то онемели, видимо, он бессознательно сжимал кулаки, шум в ушах становился тише, голова больше не гудела и кровь не стучала в ушах. Да не так уж много ударов сердца он слышал за это время. Человек не может долго существовать в таком напряжении. Секунда? Чуть больше?

Максим смотрел в потолок, «украшенный» бородой из плесени, паутины и ржавчины, не в силах двигаться. Хотелось покоя, просто сидеть еще на холодной земле. Он закрыл глаза, прислушиваясь к стуку сердца в ушах и еле ощутимой вибрации от колес удаляющейся по ту сторону гермозатвора дрезины. И понял, что подняться на ноги он сможет еще не скоро.

* * *

Полог палатки шевельнулся, и внутрь заглянул гость, появлению которого Максим был рад: учитель с сочувствием оглядел его, покачал головой, но ничего не сказал. Видимо, Никита уже успел поведать о недавнем происшествии. Заставить молчаливого напарника что-то рассказать мог, наверное, только учитель-брамин.

– Тебе не скучно, Максим? Может, в следующий раз принести тебе книгу? Мне почему-то кажется, что ты должен любить чтение, даже если вырос на Китай-городе.

Почему Семен Михайлович так решил? Неужели на лице написаны все мысли? Впрочем, Симке всегда удавалось угадать без особого труда. Буквы Максим выучил очень рано под руководством дедушки, и в пять лет резво щелкал клавишами ноутбука, выискивая в интернете ответы на свои детские вопросы. Информация была такой доступной, а теперь хранится за семью печатями под неусыпным надзором избранного клана. Да и число ищущих ее почему-то поубавилось. Сам мир стал меньше, проще и понятнее, людям нужны прикладные знания, а не какие-то философские абстракции и ненужные сведения о том, почему небо голубое. Да и не голубое оно уже, наверное, а серое какое-нибудь. Вдруг захотелось поговорить, Максим обычно молчал, потому что не с кем было обсудить свои размышления, но теперь судьба свела его с человеком, которому это будет интересно. По крайней мере, он не будет смеяться ему в лицо или морщиться от непонятных слов, уличающих в необразованности. Начать разговор было сложно, потому что нет привычки рассуждать вслух, только в мыслях Максим проговаривал пришедшие в голову интересные идеи, сравнения и наблюдения. Иначе не Адвокатом бы назвали, а полудурком.

– А почему книги собирают только брамины? – глупость все-таки сказал. Поправился. – Я хотел спросить, почему брамины не делятся книгами с другими?

Казалось, Крушинин и ожидал от него чего-то подобного, поэтому совершенно не удивился.

– Книг на самом деле очень много, мы не отбираем их у людей и не копим в одном месте. Но то, что найдено специально для нас… Это уже другое дело. Специальной книгой надо правильно распорядиться, попади к тебе в руки сельскохозяйственный справочник, ты не найдешь ему применения. Но книгу по рукопашному бою оценишь по достоинству. Мы, если ты имеешь в виду браминов, не храним книги, а правильно их распределяем. Не надо привозить на станцию кучу методических пособий по выращиванию шампиньонов. Один обученный специалист будет намного полезнее. Для обучения мы и создаем условия. Я ответил на твой вопрос?

Не совсем. Максим помнил толпу учеников, но что-то подсказывало: немногие из них покинут теплый и уютный Полис, чтобы помогать разводить грибы где-нибудь на Динамо. Скорее они лелеют мечту попасть в Совет Старейшин, чем облагодетельствовать кого-то накопленными знаниями. Прав ли он? Но жизнь научила, что как бы плохо ни думал о человеке, он еще непременно удивит, сделав намного большую гадость. Справедливо ли это для Полиса? Или только на Китай-городе можно приобрести такой жизненный опыт? Здесь никто не дрался за пищу и воду, станции Арбатской Конфедерации не голодали. Но это была только видимая часть жизни. Есть ли другая? Спросить об этом? Нет, не стоило. Может, позже.

– Семен Михайлович, я о другом хотел спросить. Почему знания можно получать только у вас? И не может быть, чтобы вы принимали всех желающих в ученики…

Крушинин улыбнулся, почувствовав себя в своей стихии.

– Так ведь всегда существовал отбор в университеты и академии, почему сейчас мы должны отступить от правил?

– Жизнь тяжелая, – Максим растерялся, старик прав, но какое-то чувство несправедливости подтачивало изнутри червячком. Ведь не вступительные же экзамены сдают ученики? Есть тут еще что-то. – А меня бы приняли?

– Тебя? Я бы принял с удовольствием. Но твой возраст уже не позволяет начать обучение.

Все-таки вербовка… Молодым можно вложить в голову не только знания. Они взрослеют под влиянием учителей, и в них закладывают не только навыки и умения, но и учат думать так, как нужно браминам. Вот об этом говорить Крушинину точно не стоило, если, конечно, он уже не прочел с легкостью эту мысль с лица собеседника. Ну и пусть, умного старика все равно не обманешь, хоть молчи, хоть говори. Хорошо еще, что он не может узнать о номере войсковой части… И о том, что там хранится.

– А почему не отдать эти специальные книги другим людям? Я понимаю, жить чем-то надо, и учителям тоже… Но все-таки есть станции, которым эти знания очень нужны.