Локк смешал две формы договора. По его словам, когда люди объединяются, чтобы сформировать политическое общество, они заключают четкие соглашения, или «договор»[407], друг с другом. Правители или правительства, которые затем выбираются народом, сохраняют свои полномочия в качестве доверенных лиц: хотя нет четкого договора с правителем, их могут распустить, как свинопасов Мангольда, если они злоупотребят этим доверием.

Одна из проблем этой истории в том, что она кажется выдуманной. Просто не верится, что правительства в целом, а уж тем более всегда основаны на каком-либо соглашении. Как позже возразил Дэвид Юм: «Почти все правительства, которые существуют в настоящее время или о которых осталось какое-либо упоминание в истории, были первоначально основаны в результате или узурпации, или завоевания, или же сочетания того и другого без какой-либо видимости справедливого соглашения или добровольного подчинения народа»[408]. В 1887 г. Ницше описал это еще более красочно:

Даже если стая злобных белокурых хищников Ницше столь же причудлива, как более мягкая альтернатива Локка, факт остается фактом: настоящие общественные договоры редки и очень далеки от нас. Некоторые защитники Локка пытались утверждать, что это не имеет значения, потому что он никогда не воспринимал свою теорию как отражение реальных событий. Но это не так. Локк рассмотрел и отклонил возражение о том, «что не имеется примеров в истории, чтобы какая-либо группа людей, независимых и равных друг другу, сошлась и подобным образом учредила правительство»[410]. Он ответил неубедительно, мол, это просто отражает тот факт, что самые ранние этапы истории каждого общества так коротки и несущественны, что мало кто удостаивал их записи. Кроме того, продолжал Локк, правительство стремится утвердиться до изобретения письменности, и к тому моменту, когда люди начали записывать свою историю, они уже забыли свое прошлое.

И все же, добавляет Локк, на самом деле известны примеры, когда правительство рождалось в результате явного договора: он ссылается на основание Рима и Венеции. Но такие случаи, даже если они историчны, поднимают еще одну проблему. Ибо даже если далекие отцы-основатели общества подписали общественный договор, почему он должен оставаться обязательным для их потомков? Согласно Юму, «так как он столь древен и его забыли вследствие тысяч изменений правительств и тысячекратной смены монархов, то нельзя полагать, что он сохраняет в настоящее время какую-либо силу»[411]. Локк, кажется, был первым, кто заметил эту трудность, потому что большая часть его «Первого трактата» посвящена доказательству, что, даже если библейскому Адаму власть была дарована Богом, невозможно установить, кто его наследники сейчас, и тем самым удостоверить притязания какого-либо нынешнего правителя. Теория политической легитимности, отстаиваемая Локком во «Втором трактате», пала жертвой аргументов, выдвинутых в первом.

Тем не менее суть идеи Локка, если очистить ее от исторических претензий, можно спасти. Общественный договор может быть сформулирован в гипотетической форме и истолкован не как изложение того, с чем в действительности кто-либо согласен, а как то, с чем люди согласились бы, будь они справедливы и рациональны. Такой подход избрал Кант в XVIII в. и более поздние политические мыслители, такие как Джон Ролз (1921–2002). Кант объяснял:

Точно так же Ролз стремился установить набор принципов справедливости, предлагая нам представить себе группу людей, которые собираются вместе, чтобы договориться о распределении богатства, свобод, возможностей и других основных благ. Мы должны предположить, что они корыстны, рациональны и достаточно осведомлены о мире, но находятся за «занавесом неведения» относительно того, «как различные альтернативы будут воздействовать на их собственный случай»[413]. Смысл этого условия можно проиллюстрировать на примере праздничного торта. Предположим, вы разрезаете его, чтобы разделить на несколько человек, включая вас. Если вы не знаете, какой кусок вам достанется, нет смысла делать один кусок больше остальных в надежде съесть самому. Таким образом, результат этого «занавеса неведения» за кухонным столом – справедливая доля для всех. Ролз назвал свое воображаемое собрание «исходным положением» и отметил, что это «чисто гипотетическая ситуация. Ничего такого, что напоминает ее, не должно обязательно иметь место…»[414]. В этой версии общественного договора Локка правила и другие условности общества могут быть оправданы ссылкой на то, что могло быть разумно согласовано в таком воображаемом «исходном положении».

Локк начинает главное доказательство своего «Второго трактата» с описания того, что он называет «естественным состоянием», которое играет роль, аналогичную роли «исходного положения» Ролза. Основное отличие «естественного состояния» в том, что под ним подразумевается ситуация, в которой люди действительно оказываются перед тем, как сформируют зрелое политическое общество. Как и Гоббс, Локк думал, что коренные американцы его времени в основном все еще жили в таком состоянии, и по большей части в своих рассуждениях он вдохновлялся современными книгами о них. В библиотеке Локка было около 200 книг, описывавших в большинстве своем путешествия европейских исследователей в Америку, хотя, как и Гоббс, Локк избирательно черпал информацию из них и, кажется, игнорировал любой аспект жизни коренных американцев, не вписывавшийся в его теории[415]. Он утверждал, например, что коренные американцы ленивы и неэффективны в возделывании земли, что они не знали частной собственности на землю, а знали только коллективную, и что у них не было устойчивых форм правления. Все это противоречило доступным ему свидетельствам, зато так ему было удобно защищать колониальную экспансию. Если бы он признал, что коренные американцы порой эффективно использовали свою землю, было бы сложнее оправдать ее отъем.