– Всегда пожалуйста.

Эдриан медленно отошел от дверей и посмотрел по сторонам. Увидев на противоположной стороне скамейку, он перебежал улицу, лавируя между машинами. Со скамейки позвонил в собственный офис, попросил перенести совещание, намеченное на три часа, нацепил темные очки и стал ждать.

Открыв в тот день дверь, Кэт с облегчением увидела Люка. Шла вторая неделя летних каникул, а она уже выдохлась. Достали дети, дождь, собачьи какашки, рыбные палочки на сковороде, Кэролайн, возвращавшаяся с работы все позже. Толком причесаться и то не хватало времени, поэтому Кэт уже три дня ходила, завязав волосы в хвост, и знала, что хвост останется, даже когда она снимет резинку.

– Тот еще вид, – не одобрил Люк, оглядев сестру с головы до ног.

– Зато ты – вылитый гей. – Она не впервые ему это говорила. У нее часто складывалось именно такое впечатление, да и отбрить брата хотелось все чаще. – Посмотрела бы я на тебя, если ты хотя бы денек повозился с тремя молокососами и двумя шавками. А я занята этим уже две недели! Куда девалась твоя бородка? – Брат сиял младенчески гладкими щеками.

– Сбрил. С ней я был недостаточно похож на гея.

– А мне нравилось. – Она впустила Люка в дом, где его приветствовал забытый звук – дружеский лай. Люк приласкал шавок и снял воображаемую собачью шерстинку со своей круглой, как водосточная труба, кремовой штанины.

– В тот день, когда я последую твоему, дорогая сестренка, совету по части одежды, мне придется вступить в полицию моды.

Он по привычке спустился в цокольный этаж, сопровождаемый по пятам, как лакеями, двумя собачонками.

– Боже правый! – воскликнул Люк, увидев разгром на кухне и в телевизионном уголке. – Тебе противопоказан уход за детьми. За домом – тоже.

Кэт видела это иначе: то были результаты ее незавершенных стараний навести порядок после приготовления обеда. Один вымазанный шоколадом ребенок смотрел Олимпиаду, свалив на полу собранные по всему дому подушки, другой, тоже полакомившийся шоколадом, валялся на оголенном диване и поедал йогурт из стаканчика, качавшегося у него на груди, третий, темноглазый, еще в пижаме, ожесточенно стучал теннисным мячиком по внешней стене.

– Согласна, это не мое призвание. Следующим летом меня уже не заставят этим заниматься. Я посвящу себя чему-то другому.

– Ставлю сто фунтов, что все останется по-прежнему. Здорово, малышня! – крикнул Люк через комнату детям, из которых только один повернул голову и соизволил вяло помахать рукой.

– Каким ветром тебя сюда занесло? – спросила Кэт Люка. – Почему ты не на работе?

– Отец пережидает вымышленные заторы в связи с Олимпиадой. Остальным тем более наплевать. Вчера днем отец опять ходил в самоволку, вот я и подумал: а какого хрена…

– Полегче!

Люк презрительно фыркнул.

– Вот я и подумал: какого черта? Потом вспомнил, что мы с тобой давно не виделись. – Он пожал плечами.

– Умница, – сухо бросила она. – Кофе?

Он покачал головой.

– Вина?

– Который сейчас час?

– Сейчас… – Она сделала вид, что смотрит на часы. – Самое винное время: десять минут одиннадцатого. – Она с улыбкой открыла холодильник Кэролайн, где хранилась выпивка (она обожала Кэролайн за этот специальный холодильник), и достала бутылку с винтовой крышкой. – Лично я заслужила. Никогда не заведу детей! А если заведу, то свалю на Гавайи или еще куда-нибудь, где не бывает дождей. Такая тоска! Охренеть! – Это Кэт произнесла одними губами. – Серьезно, стоит мне задумать какую-нибудь вылазку, как кто-нибудь обязательно устраивает обструкцию. Упрямца не переспорить, поэтому остается только утешать тех, кто со мной согласен, но это требует столько же усилий, сколько потребовало бы переубеждение упрямца. В общем, все сидят на задницах, за окном дождь, и настроение у всех гадкое. Остается в тысячный раз строить горы из подушек. – И Кэт закатила глаза.

Она подставила Люку тарелку с кривоватыми печеньями, украшенными глазурными символами британской олимпийской сборной.

– Не хочу, – предсказуемо отказался Люк. Вряд ли Кэт когда-нибудь вообще видела, чтобы он ел что-то, испеченное реальным человеком в реальной духовке. – Но все равно спасибо.

Кэт уставилась на брата поверх своего бокала с вином. Вид у него был задумчивый, напряженный.

– Признавайся, зачем ты на самом деле явился.

– Говорю, повидаться.

– Нет, – отрезала она с напускной суровостью, склонив набок голову. – Колись!

– Хорошо, – уступил Люк. – Я совершил глупость.

– Тоже мне, удивил! – всплеснула руками Кэт.

– Да пошла ты!

– Следи за своей речью.

Он поморщился.

– Одним словом… Помнишь Шарлотту?

– Конечно, я помню Шарлотту. В свое время мы очень даже дружили.

– А я с ней спал, – шепотом признался он.

Кэт вопросительно посмотрела на него, не уверенная, хорошо это или плохо.

– Мне потребовалось много времени, чтобы изгнать ее из своей жизни. А теперь она… она…

– Снова возомнила себя твоей девушкой?

– Именно!

– А ты этого не хочешь? – Спрашивая, Кэт косилась на блюдо со своим олимпийским печеньем. Она уже сгрызла две штуки; ей не очень понравилось, но она не могла перестать о них думать. Осторожно потянула еще одно, откусила совсем маленький кусочек, как будто печенье не имело к ней отношения, надо же чем-то занять руки – и зубы.

– Конечно, не хочу! Она психованная.

– Зачем тогда было с ней спать?

– Правильно, не надо было. Но я это сделал. А теперь она за меня принялась: болтает о переезде в Лондон, о том, чтобы вместе снять квартиру.

– Ну, ты полный кретин!

– Большое спасибо. Я знаю. Делать-то что?

– Почему ты меня спрашиваешь?

– Потому что ты женщина. Потому что вы с ней были подружками. Вдруг тебя осенит?

Она откусила еще кусочек печенья и стала перебирать оставшиеся на блюде крошки.

– Ты уж извини, но в башке пустота. Разве что подсказка: положись на честность. Скажи, что все это было ошибкой. Что не нужна тебе такая девушка, и все!

– Я пытался.

– Попытки не в счет, Люк. Надо делать. Возьми и скажи: «Шарлотта, ты такая горячая, что я не справился со своим маленьким пенисом, но теперь, при холодном свете дня, решил, что это не то, чего я хочу. Прости, я конченый дебил». Попроси у нее прощения.

– Давай обойдемся без упоминаний моего пениса, а то я чувствую себя грязным.

– А ты не суй его куда попало, тогда не придется спрашивать у сестры, как быть. – Забыв про осторожные манипуляции с печеньем, она сунула себе в рот оставшуюся треть.