Я сразу вспомнила про Юджина. Его повесили — в этом сходились и госпожа Джонсон, и госпожа Коул. Но он не эмпус, он не может быть эмпусом. Он не самоубийца.

А если он повесился сам? Зачем госпоже Джонсон записи из книги смертей? Хочет ли она узнать имя несчастной женщины, лишившейся семьи, или убедиться в судьбе Юджина?

Если Лэнгли хотел стать историком, если он интересовался жизнью монастырей, может он знать события тех лет?

— Господин директор, вы слышали историю этих мест? Новоявленная Вероника, ее вражда с братом? — Я не надеялась на положительный ответ, а Лэнгли посмотрел на меня выжидающе. — Вы ведь поэтому сказали про молитвы за убийц?

— Почти, — уклончиво откликнулся Лэнгли. — Старая история, и знаете, когда я получил назначение, я удосужился ее прочитать. Было интересно, в какие края меня заслали… Я изучил записи, которые хранятся в архиве Священного Собрания. Могу вас уверить, больше я туда ни ногой. Чиновники там одним своим видом отбивают желание жить.

Лэнгли засмеялся, а я подумала — это странно. Если его пустили в этот архив, но он тут же признался, что там ему не понравилось, значит, он не чиновник Священного Собрания. С другой стороны, у него могли быть связи. Даже простой архивариус или библиотекарь мог достать ему пропуск в архивы, Лэнгли мог испросить пропуск официально, так было в Анселских Долинах, и я не считала, что в Дессийских Перевалах правила отличаются. Это обычная исследовательская работа, я и сама бывала в архивах и библиотеках, когда училась. И иногда мне приходилось ждать разрешения или очереди несколько недель.

— Вам интересно? — Лэнгли вел со мной светскую беседу. Не обращая никакого внимания на мой кошмарный вид, но, возможно, он не всматривался в темноте. То есть — ему не было до меня никакого дела. — Граф Шеррингтон знатно погулял. Архивы не сохранили имена всех его внебрачных детей, но предполагают, что они все не выжили, кроме одного — Юджина. И когда юная Вероника осиротела, Юджин, который был старше нее года на три, решил получить свою долю наследства. Дошел до самого короля, доказывая, что малолетняя графиня распоряжаться деньгами и землями не может, и возраст не тот, и пол, но король оказался упорен — у него была очень серьезная матушка, полагаю, ее слово тут не последнее, записи поминают ее недобро, значит, в моих предположениях есть резон… Юная Вероника стала монахиней, как всегда и хотела, а Юджин собрал отъявленных негодяев и принялся разорять земли. Объяснение простое — крестьяне не любят неспокойной жизни, уходят с выжженных земель, но Юджину не повезло. Некий Чарльз Стивенсон, местный шериф, собрал обозленных крестьян и сцапал Юджина за очередным разбоем. По закону того времени разбойник, пойманный на месте, мог быть повешен без всякого суда. Что Стивенсон с крестьянами с ним и сделали. Что же до маленькой Новоявленной, то она передала эти земли монастырю, в том числе и ту, на которой находится Школа Лекарниц. Земли освятили, кажется, поливая благословенной водой, но в этом я могу уже ошибаться…

То, что рассказал сейчас Лэнгли, полностью соответствовало истории госпожи Джонсон. И это было понятно — у них наверняка был один и тот же источник: архивы Священного Собрания и написанные на основании этих записей книги.

— А вы не слышали другую версию? — осторожно спросила я. — Что это сама графиня Вероника устраивала резню? Возможно, чтобы оклеветать брата?

— Это есть в архивах, — Лэнгли ловко отбил рукой ветку, вставшую у него на пути. — Как полагают историки, все было наоборот, и это Юджин пытался свалить вину на сестру. Есть обрывки доноса, написанного рукой Юджина — или очень похоже на его руку — на имя короля. Его величество оказался достаточно умен, чтобы сунуть донос под сукно.

— Но ведь может быть и иначе? — уточнила я. — Что прав Юджин?

Лэнгли приостановил лошадь, таинственно улыбнулся. И мне показалось, он снова хочет загадать мне загадку.

— Есть одно обстоятельство, — он слегка наклонил голову. — Король его учел. Историки единогласно придерживаются такого же мнения, они согласны с королем, госпожа Гэйн.

Неожиданная подначка меня разозлила. Я не знала и знать не могла обстоятельство, которое давно покрылось пылью в архивах. И я была уверена, что ляпаю наугад.

— Местные крестьяне знали, кто разоряет земли. Они могли отличить хорошо знакомого человека от юной девушки. И не было смысла тратить время на анонимный донос, когда любой жандарм мог в любой момент выяснить истину.

Лэнгли усмехнулся.

— Вы могли бы стать достойнейшей из королев. С той только разницей, что король отправил жандарма, — прищурился он и пустил лошадь вскачь.

Я присмотрелась — впереди виднелись огоньки далекого хутора.

Я догнала Лэнгли — он и не стремился удрать, скорее ненавязчиво поторопил. Я решила подразнить его, пролетела мимо на полном скаку, Лэнгли игру подхватил, так что огоньки хутора приближались быстро. Но лошадей мы придержали, и инициатива была моя, я не знала, сможем ли дать им передохнуть или поедем дальше. У Лэнгли, наверное, были планы, но я не спрашивала о них.

Как же сложно все сразу стало! Гораздо хуже, чем было. Смерти, легенда про эмпуса, покушение на госпожу Коул, кто заставил меня быть откровенной с самой собой, кто вынудил признаться, что Лэнгли мне небезразличен? Если бы я не проговорила эти слова, могла бы и дальше притворяться, получалось неплохо, но теперь — теперь я даже смотреть опасалась в его сторону. Мне казалось, один неверный жест, сорвавшееся некстати слово, и он обо всем догадается.

Глупо и неразумно.

— Вы голодны? — спросил Лэнгли, нагнав меня. — Надеюсь, нам окажут теплый прием. Переночуем и с утра поедем.

Значит, он рассчитывал заночевать на хуторе? Я быстро метнула на него непонимающий взгляд и снова уставилась вперед.

— Я думала, нам стоит поторопиться, — произнесла я, борясь с внезапным сомнением. Если он уже понял, что я испытываю к нему интерес, если захочет этим воспользоваться? — Мы покинули Школу так быстро…

— Лошади выбьются из сил, — пояснил Лэнгли спокойно. Я не могла возразить, просто кивнула.

Нас услышали. Залаяли собаки, заметался огонек — кто-то шел к нам с фонарем. Я рассмотрела фигуру — мужчина. Он подошел к невысоким воротам, смотрел на нас поверх них, не двигаясь, и я допускала, что он видит в нас совсем не друзей.

— Доброй вам ночи, сэр! — крикнул Лэнгли. — Не дадите постой двум путникам?

— У меня тут не постоялый двор! — откликнулся мужчина. Голос у него был совсем молодой. — Но если заплатите, отчего нет.

Он с готовностью распахнул ворота, смотрел, как мы с Лэнгли въезжаем, помог мне спешиться. Лэнгли обошелся без посторонней помощи, стоял, улыбался и осматривался по сторонам, и мне показалось, что это я поняла, как он насторожен, но не хозяин. Подбежал мальчишка лет четырнадцати, увел лошадей, а хозяин повел нас в дом.

— Ужин съеден, господа, — усмехнулся хозяин, — но если устроит молоко, хлеб и кислая похлебка, попрошу матушку собрать на стол. Я Питер, Питер Фаррелл, фермер.