покрыла очи мгла,

Скрыв башни Камелота.

И прежде чем ей на волнах

Явился первый дом впотьмах,

Скончалась с песней на устах

Затворница Шалота.

Под башней, около аллей,

У стен садов и галерей,

Плыл мимо зданий и церквей

Холодный труп среди огней,

В тиши у Камелота.

Придя к причалу: шевалье,

Сеньоры с дамами в шитье,

Купцы – прочли все на ладье:

«Я – Леди из Шалота».

Но кто ж она? Из мест каких?

И в освещенном замке стих

Весёлый королевский стих;

Крестились все от бед лихих,

Все воины Камелота.

Решился Ланселот сказать:

«Её была прекрасна стать,

Господь, даруй же благодать

Ей, Леди из Шалота».

Из сборника «Стихотворения Альфреда Теннисона» (1851)

Орёл

Он сжал утёс в стальных когтях,

Застыв в лазурных небесах

Под солнцем на глухих камнях.

Внизу морщинит грозный вал;

Но бросив гордый взор со скал,

Он вниз, как молния, упал.

Мэтью Арнольд[95]

(1822–1888)

Из сборника «Стихотворения Мэтью Арнольда: новое издание» (1853)

Requiescat[96]

Бросал на могилу розы,

Но веточку тиса – нет!

Её не разбудят грозы,

Ах, мне бы не видеть свет!

Весельем она питала,

Дарила улыбки, смех,

Но сердце её устало,

Она лежит без помех.

Как долго она крутилась

В сумятице звуков, тепла.

К покою она стремилась,

И ныне покой обрела.

Дух её в тесной могиле,

Дрожащий, уже не дышал.

Наследство ему вручили —

Смерти обширнейший зал.

Сильное желание

Приди ко мне во снах, потом

Я буду рад и весел днём!

Ночь значит больше для меня,

Чем безысходность жажды дня.

Приди, как делал раз пятьсот,

Посланник блещущих высот,

Свой новый мир с улыбкой встреть,

Дабы с добром на всех смотреть.

Пусть не являлся ты как есть,

Приди, оправь мне в грёзах весть,

Лобзай мне лоб, чеши мне прядь,

Спроси, зачем мне так страдать?

Приди ко мне во снах, потом

Я буду рад и весел днём!

Ночь значит больше для меня,

Чем безысходность жажды дня.

Из сборника «Стихотворения Мэтью Арнольда: третье издание» (1857)

Одиночество: к Маргарите

Мы были порознь; день за днём

Тебе вручал я верность сердца:

Тебе я строил этот дом,

Но в мир была закрыта дверца.

И ты любила, но сильней

Чем я, мучительней, верней.

Ошибся я! А может, знал,

Что всё случится очень скоро!

Душа – себе же трибунал,

И веры рушится опора.

Взлёт и паденье наших нег

Отвергла ты; – Прощай навек!

Прощай и ты! – теперь одно —

О сердце, что без сожаленья

Не отходило, влюблено,

От избранного направленья

К местам, где страсти благодать —

Назад, чтоб одиноким стать!

Назад! Свой чувствуя позор,

Как и Селена летней ночью,

Чей засверкал бессмертный взор,

Когда от звёзд сосредоточья

Спустилась на латмийский склон

Она, где спал Эндимион[97].

Сколь тщетна смертнаого любовь

Не знала скромная царица,

На небесах блуждая вновь.

Но ты смогла тогда решиться

Мне эту истину явить:

И одинокой вечно быть.

Пусть не одной, но каждый день

Ты льнёшь туда, где разнородность:

Моря и тучи, ночь и день;

Триумф весны, зимы бесплодность.

Восторг и боль – других почин,

И страсть удачливых мужчин.

Мужчин счастливых – ведь они

Мечтали, что сердца сольются

В одно, и с верой в эти дни

Сквозь одиночество пробьются;

Не зная, что в сей долгий срок,

Как ты, был каждый одинок.

Из сборника «Стихотворения Мэтью Арнольда: третье издание» (1857)

К Маргарите: продолжение

Да! в море жизни мы живём

Как островки средь волн высоких,

И бьёт безбрежный водоём

Нас – миллионы одиноких.

Все острова объял поток,

Что дик, бескраен и глубок.

Когда он освещен луной,

И аромат весны – услада,

В долинах горных в час ночной

Чудесны соловьев рулады.

Их трели льются с берегов

Через пролив и шум торгов.

Тогда отчаянье с тоской

К пещерам их летят моментом;

Вдруг мысль – архипелаг людской

Мог быть единым континентом!

Теперь вокруг морская гладь —

О, как нам встретится опять!

Кто приказал, чтоб жар тоски,

Лишь вспыхнув, сразу охладился?

Кто жажду их зажал в тиски?

Господь разрыва их добился!

Меж островами он блюдёт

Безмерный ток солёных вод.

Аделаида Энн Проктер[98]

(1825–1864)

Из сборника «Легенды и лирика: книга стихотворений» (1858)

Вопрос женщины

Пока тебе не отдала

Я руку и судьбу,

Пока меня не привязал

Ты к своему столбу,

Пока мне горе не принёс, твоей душе задам вопрос.

Все узы хрупкие порву

Без сожаленья я:

Но с Прошлым связана ль одним

Звеном душа твоя?

Или свободна, и в ответ, как я, ты можешь дать обет?

И есть в твоём ли тусклом сне

Заря грядущих