Но критик он был все же честный, безупречный, ответственный и в то же время очень суровый. Не жалел никого, ни друзей, ни врагов. Для него до конца жизни оставался важным один критерий оценки произведения – талантливое или не талантливое. Отсюда следуют и его редкие похвалы в адрес пишущей и сочиняющей братии. Дождаться доброго отзыва жаждали многие, присылали книги, заваливали квартиру письмами, ловили на читательских встречах, прикладывали ходатайства и хвалебные письма других маститых авторов. Лишь бы заполучить мнение Белова.

Мне довелось встретить малоизвестных литераторов, которым Белов находил время ответить и дать их рассказам положительную оценку. Знакомясь с их творчеством, я поражался, как Василий Иванович быстро умел понять и оценить автора. С другой стороны, меня удивляли литераторы: с каким доверием и трепетом они относились к отзыву маститого писателя, как берегли его послания. Через всю жизнь пронесла чувство искренней любви к Василию Ивановичу жительница ярославского поселка Борок, доктор биологических наук Ирина Константиновна Болдина-Ривьер. В поселке работал институт биологии внутренних вод имени Папанина. Я там часто выступал. Дружба с Ириной Константиновной, поддерживающей меня и на выборах, и мое творчество, позволила мне привлечь ее к участию в областном экологическом сборнике «Любитель природы». Белов получал каждый его выпуск. Когда читал статьи Болдиной-Ривьер, то передавал ей привет.

Перед смертью Ирина Константиновна рассказала мне историю о том, как в трудной жизненной ситуации Белов поддержал ее творчество. Если бы не оценил ее ранние рассказы, то вряд ли она написала бы и издала интересные книги как научные, так и краеведческие.

Еще она оставила мне письмо Белова. В нем он 23 сентября 1991 года писал ей: «Здравствуйте Ирина Константиновна! Возвращаю Ваши зарисовки, которые искренни и хорошо читаются. Почему бы Вам не писать их и дальше? Для детей особенно такие миниатюры очень бы подошли… Но с публикациями все нынче перепуталось, и я не знаю, что Вам посоветовать… Желаю здоровья и успеха. Белов».

Похвала скромная. Но окрыляющая, дающая толчок к тому, чтобы писать дальше, издаваться, работать для детей. Ирина Константиновна сказала мне, что маленькие рассказы, посланные Белову, были посвящены жизни редких птиц – орланов-белохвостов.

А вот сестра Василия Ивановича, о которой он упомянул в письме, не удостоилась его поддержки. Слишком строго судил он всех по одному закону: талантливо написано или нет. Поблажки для родственников не делал. Иногда я находил стихи сестры то в газете, то она сама давала их почитать, откладывал их в папку, а при случае начинал читать Василию Ивановичу. Но вместо гордости за даровитую родственницу встречал мгновенный отпор. Мои возражения, похвальбы, теплые отзывы, предложения об издании книжки оставались гласом вопиющего в пустыне.

Письмо сорок второе

Анатолий Николаевич, Галя!

Приветствую обоих и поклон всем.

Чтобы не забыть (перед закордонным вояжем об этом злополучном письме), высылаю его вам (я хотел его сжечь, но потом подумал, что вдруг оно понадобится? Для дела. Знаете, как учат кошек, которые паскудят в неположенных местах: тычут носами в их же дерьмо.

Анатолий Николаевич, я позвоню или заеду в Думу 19 мая, перед поездкой в Бари… А ты дозвонись до Коптева и передай ему привет от однополчанина (если надо будет, я пошлю ему что-либо из своих книг).

Привет с пожеланием бодрости Духа! Так как и бодрость в теле зависит от Духа… Белов. 11 мая 2003 г.

С генералом Коптевым меня свел господин случай. За книгу об информационных войнах в Министерстве обороны мне в качестве награды были вручены именные часы Министра обороны. Там мы и встретились. Памятуя о просьбе Белова, я передал привет генералу Коптеву и напомнил ему о том, что Василий Иванович в свою бытность служил вместе с ним в одной части. Однако Коптев не припомнил писателя. Я пересказал наш с ним разговор Василию Ивановичу.

Прошло время, и Белов вновь почему-то попросил меня переговорить с генералом Коптевым. У него, видимо, сохранились теплые чувства к генералу. Я отказался звонить… Слишком уж категоричен в ответе был генерал. Но Василий Иванович упорствовал в своем желании, требовательно просил в письме: позвони и позвони… Пришлось звонить. Ответ был тот же.

Когда Василий Иванович говорил со мной по телефону, то поведал о своих планах попутешествовать по Италии, приложиться в церкви города Бари к мощам святого Николы-Угодника, вскользь сказал и о письме какого-то литератора-земляка Лебедева, который заступается за писарчука Щербакова и ругает меня. В те дни меня часто критиковали все, кому не лень, так как шли одна за другой выборные кампании – то в Госдуму, то в главы городов, то в областную Думу. Будучи лидером местного отделения партии, я возглавлял все избирательные штабы и выборные списки. Тут меня и соперники, и недруги крыли благим матом. Но ярославцы верили делам, а не лживым обвинениям и наветам, потому исправно голосовали и за меня, и за мою партию. Потому я не придал значения очередной кляузе, а Белов так и сказал: «На тебя пришла очередная кляуза…». «Выбрось, как и предыдущие», – посоветовал я.

Однако Белов не уничтожил то письмо, а прислал мне. «Зачем мне оно?» – спросил я при получении. «Пригодится, он будет гадить и дальше, а такие пакости прощать нельзя», – таким был его устный ответ. А в письме позиция писателя звучала еще тверже: «Для дела. Знаете, как учат кошек, которые паскудят в неположенных местах: тычут носами в их же дерьмо».

Намерение Василия Ивановича дать отпор Лебедеву, как и Щербакову, было серьезным, но я его уговорил ничего не писать. Правда, и сам с трудом удержался от того, чтобы не ответить автору на его напраслину и клевету, тем более, что Белов подсказывал своим письмом, как нужно разговаривать с кошками, в данном случае с котами, «которые паскудят в неположенных местах». Писатель давал однозначный совет: «тыкать носами в дерьмо». Я не стал тыкать Лебедева в его словесное дерьмо по причине того, что у нас объявился общий знакомый писатель Николай Шипилов. Мы познакомились в Москве, он дал почитать мне свои рассказы, которые произвели на меня хорошее впечатление. Вскоре Шипилов обратился ко мне с просьбой помочь ему, бездомному, с пропиской… Я, конечно же, помог.

Узнав, что я родом из Борисоглеба, Шипилов сказал, что у него там живет хороший знакомый, литератор, поэт Михаил Лебедев. Тут я вспомнил этого земляка. История нашего с ним знакомства необычна. Общаться нам лично не довелось, но друг друга мы знали. Когда я заведовал отделом писем в