…Неделю её откармливал, прежде чем она перестала засыпать за столом после еды. Исчез из глаз голодный блеск, сменился нормальным светом. Щёчки чуть округлились, волосы начали темнеть. Неужели выцвели так из-за голода? Не слыхал о таком никогда. Добыча набиралась сил, стала задавать вопросы. Не всегда, скажем, удобные. К примеру, зачем он её к себе приволок? Отмалчиваться настроения не было, вот и бухнул в лоб, мол, пожалел. Помрачнела, услышав такое. Но всё-таки отошла. Характер весёлый. И псы к ней потянулись. Значит, добрая в душе. Собаки это чувствуют подсознательно. К злому человеку никогда пёс не подойдёт, проверено. Понемногу узнавали друг друга лучше. Скажем, готовить она умела. И даже очень хорошо. Зато поражалась умению островитянина управляться с техникой, как у того дело в руках спорится. Ещё ей его мечи самурайские понравились. Мишка промолчал, откуда их добыл. Как, впрочем, о многом и многом другом. Старался свои способности и возможности не показывать. К алтарю ходил таясь, ночами, когда найдёныш крепко спал здоровым сном. Правда, так она начала спать после того, как у неё под кроватью поселилась Дара, матриарх стаи его собак. Сама пришла, сама притащила свой матрасик и устроилась. Парень было хотел выгнать самовольную псину к остальным, но Люда упросила оставить. Так найдёныша звали. Впрочем, собака вела себя выше всяких похвал: не гадила, ходила справлять свои надобности на улицу, как и остальные псы. Обычно лежала спокойно на подстилке, наблюдая за девушкой своими жёлтыми глазами, когда та читала или рукодельничала в свободное от работы время. Михаил старался, пока девчонка не окрепнет, её не нагружать особо. Так, приготовить еду на всех, посуду помыть, постирать одежду. Стирка у него вообще лёгкая была. Нашёл машинку-автомат, подключил к системе с водой. Сунул внутрь тряпки, порошка насыпал, включил, и через два часа доставай сухое уже бельё. Оставалось только погладить. Так что времени у девушки было достаточно, чтобы в себя прийти. А на еде парень никогда не экономил. Между делом узнал, что она — сирота. Росла в детском доме. Потому и умеет многое. Стало ясно, почему и такая тоненькая, словно тростинка. Недокорм для неё — обычное дело. Чума началась, когда она последний год в детдоме была. Уже документы в училище отдали, ждала осени, когда поедет учиться. Да вот не судьба. Прикинул про себя — значит, ей сейчас девятнадцать… Ещё совсем молодая.

…Невольно сравнивал её со своими подругами, теми, которые у него уже были до неё. Скажем, близняшки уж слишком наглые и назойливые. Ния? Так толком её и не узнал. Олеся? Та всё время дичилась. Если только с Ю… Тоже такая же вежливая, тихая. Правда, последнее время Люда стала на него как-то странно коситься. После того, как вечером зашла чего-то спросить и увидела его, сидящего в кресле, с фотографией кореянки в руках. Узнала, что ей нужно, и ушла. А потом, похоже, зашла в комнату, когда он с техникой возился в мастерской. Рассмотрела фотографию. Они на ней вместе снялись. На цветную плёнку. Потом он карточку распечатал после многих трудов, поскольку чёрно-белыми фото занимался с детства, отец научил. А про цветной процесс только слышал. И делал всё по книге. Но получилось неплохо. Собственноручно сделал рамку, вставил фото, поставил на полочку. Когда совсем плохо ему было, брал в руки, разговаривал… Каждую дату её рождения и смерти отмечал, ходил на могилку, где её прах захоронен. Камень поставил, табличку прикрутил. Приносил ей горсть конфет или найденный в сопках цветок одуванчика, клал на холмик… Отложил в сторону гаечный ключ, которым закручивал болты на перебранном любовно дизеле. Вытер руки ветошью, затем намазал специальной пастой, смыл. Вытер досуха, нанёс сверху крем витаминный. Подождал, пока впитается, снова намылил, смыл, вытер. Умылся сам, сменил рабочий комбинезон в пятнах масла на чистую одежду, оглядел проделанную работу — «КрАЗ» был почти готов. Оставалось только поставить мотор на место, дозарядить ящики патронами, уложить паёк и товар на продажу. Скоро начнётся путина. Он приманит в бухту большой косяк трески. Настоящей трески. Не пикши. Бочек у него навалом. Можно попробовать и палтус закоптить. Наведаться в деревню, привезти опилок. Коптильную камеру оживить на заброшенном заводе. Всего-то делов — генератор запустить да подключить к ворошителю и вытяжке. Рискнуть? С горожанами он вряд ли поедет. Хочет через портал, напрямую. Да и… Помрачнел, сообразив, что нарушил закон… Ему ведь надо представить тех, кто с ним уехал. Николай вряд ли поверит произошедшему. Да и как ему объяснять? Не портал же показывать?! Вот же влип… Надо будет Олесю и её дочку хотя бы на день к себе забрать, показать старшине горожан. Насчёт Нии уж как-нибудь постарается объяснить…

— Эй, ты чего застыл? Ужин стынет. Я зря старалась, что ли?

Ой… Стоит на лестнице, смотрит сверху вниз сердито.

— Ты прямо как жена…

Мгновенно покраснела, отвернулась, вихрем умчалась. Вот! Не стоит раньше времени голос повышать на того, кому жизнью обязана. До весны ты, подруга, вряд ли бы дотянула. У тебя уже дистрофия начиналась. Глядишь, и цинга бы пришла. Вряд ли ты знаешь, что пришлось бы хвою заваривать и пить. Горькое до отвращения варево. Зато выжила бы. Это у него соки, варенья да и кое-что из свежья. Четыре ящика яблок зимних, кислой до невозможности антоновки, лежит на складе, и раз в три дня он съедает одно сам и заставляет её тоже… Морщится, но ест. Понимает, что лекарство…

Как Людмила ни дулась на парня, но вскоре отошла. Опять начала разговаривать и любопытствовать, особенно, когда снег стал сереть и покрываться ноздреватыми дырками под яркими лучами весеннего солнышка. Михаил долго не забудет тот момент, когда она вышла на улицу, в тщательно убранный от снега небольшим ротором двор, обнесённый бетонными плитами, прищурилась от высоко стоящего в небе светила, счастливо вздохнула, а потом словно в трансе подняла руки к небу и что-то тихо запела без слов. Он был поодаль, как раз заливал в снегоуборочную машину топливо, но тут зачарованно замер, любуясь тонкой фигуркой в ореоле света. Она же, словно почувствовав взгляд парня, обернулась, обожгла зелёными глазищами, снова подняла лицо к солнышку, допела свою песню до конца. Как он ни пытался узнать, что же пела девушка, так молчала. Парень едва не обиделся на неё, но хватило ума этого не делать. А потом началась путина: трески зашло в бухту столько, что вода кипела. Но Михаил не стал браконьерствовать, как хищник. Взял ровно столько, сколько нужно для продажи и на прокорм. Лишнюю рыбу послал в залив к горожанам и в море. Прихватил ещё пару туш палтуса. Намучился, пока выволок туши под четыреста килограммов каждая, на берег. Разделал, засолил, а потом остальной занялся. Тоже потрошил, плотно укладывал в бочки, пересыпая солью, заливал крепким тузлуком, бондарил, грузил в кунг тягача. Люда в меру сил помогала. Конечно, силёнки у девушки не те, что у него, но тоже старалась изо всех сил, и даже — через силу. Иногда просто падала от изнеможения, несмотря на усиленную кормёжку четыре месяца. Но разве можно за квартал с небольшим достичь тех кондиций, которых всю жизнь была лишена? Парень, в очередной раз неся её на руках в комнату, про себя ругался, что не остановил вовремя. И думал о том, что надо бы запастись на этот раз фруктами и овощами побольше. Никуда он эту пигалицу-доходяжку от себя не отпустит. Ни за что. Она — его судьба. Знает Михаил это. Захочет Люда его принять, не захочет — её выбор. Но в любом случае он девушку не отпустит, будет приглядывать за ней втайне, заботясь и защищая…