– Я не хотела, чтобы в смерти отца обвинили дочь! – с надрывом выпалила добрая, добрая мачеха. – Я пожалела девочку! Из-за ссоры двоих мужчин, отца и любовника, – вся жизнь кувырком!

– Но ты ведь обманула!

Елена всхлипнула, поморгала добрыми, честными глазами…

– Как ты могла. – тихонько проговорила Вера Анатольевна. – Ты.

– Вера, – перебила Надежда Прохоровна, – она тебя обманывает. Серафиму было невозможно увидеть из окна кухни. Твоя внучка пошла в обход.

Вера Анатольевна закусила губу, напряженно поглядела на вдову младшего сына:

– Елена? Что ответишь?

– А что мне отвечать? – пожала плечами та. – Сейчас Серафима скажет что угодно, лишь бы обелить Дениса. Меня она всегда ненавидела. – Усмехнулась с доброй укоризной падчерице. – Зачем ты так, Симочка? Что я тебе сделала?

Вера Анатольевна перебрасывала взгляд с Серафимы на Елену, никак не могла понять, чью сторону принять: изовравшейся уже давно внучки или овдовевшей невестки, всегда вступавшейся за негодную девчонку, всегда пытавшуюся ее прикрыть.

Ведь все пока выглядело не очень хорошо для Серафимы. Она, оказывается, бегала ночью к молодому парню. Тайком. В почти прозрачном белье.

Она и в самом деле так влюблена в Дениса, что готова врать и дальше, лишь бы вытащить парня из тюрьмы.

Серафима во все глаза смотрела на мачеху, казалось, девушка задохнулась от негодования, ее душило возмущение, мешало оправдаться.

Елена говорила правду? А девчонка всего лишь изворачивается?

Ведь отца убили рядом со сторожкой, в которой, оказывается, она была той ночью.

Вера Анатольевна пристально смотрела на внучку, на невестку; Павел уже давно подсел к Катарине, муж и жена напряженно переплели пальцы, растерянно держались за руки.

И только Надежда Прохоровна сохраняла полнейшее самообладание. С усмешкой наблюдала за выкручивающейся убийцей.

– Вер, ты ее не слушай, – сказала наконец. – Ты девочке своей верь. Она тогда в обход пошла. Через кусты.

– Интересно! – гневно, с обидой фыркнула Елена. – Это почему же все должны верить Серафиме, а не мне?! Это не мой любовник сейчас на нарах парится – ее! Она что хочешь.

– Лена, – спокойно перебила баба Надя. – Тем утром милиция нашла на ветке крыжовникового куста сухой обрывок ткани. Он был от одежды Серафимы, девушка нам правду говорит — она вдоль кустов пробиралась, в обход.

– Чепуха, – отмахнулась убийца. – Почему вы верите этой девчонке, а не мне?! Она пошла через кусты обратно! Я и Гена видели ее на дорожке! Это правда.

– Нет, – спокойно ответила Надежда Прохоровна, – это ложь. – Сходила к серванту, достала из него черный пакет для мусора и вывалила из него на стол окровавленный пеньюар, ночную рубашку и тапочки.

Вера Анатольевна чуть слышно охнула. И так посмотрела на внучку, что та стала белее полотна.

Катарина прижала к горлу ладонь, закашлялась.

От окровавленной одежды шел удушающе гнилостный запах.

Не обращая внимания на оторопевших Кузнецовых, Надежда Прохоровна тщательно разложила пеньюар, положила на него ночную рубашку, запахнула поверх нее полы халатика.

– Смотрите, – проговорила. – Прореха на халате как раз посередине пятна находится. Если бы Серафима той ночью возвращалась через кусты, то на ветке повис бы кусок, испачканный в крови. А там висел белый. Чистый. Серафима порвала одежду до того, как папу нашла. Понятно?

Вера Анатольевна привстала с кресла, кусая губы, повертела порванный подол и так и сяк. Старший сын подошел поближе.

– Все видите? – спросила баба Надя. – Серафима правду говорит. Не Лена.

Убийца вскочила на ноги, засновала по комнате, заламывая руки.

Не так, не так все происходит! Неправильно!

– Господи, это какая-то дичь! – причитала она на ходу. – Вера Анатольевна, ну подумайте! Пожалуйста! Неужели вы думаете, что я смогла. Ну вот представьте: я заманиваю Гену к сторожке, а он стоит и спокойно ждет, пока я схожу в сторожку за ножом и перережу ему горло?! Он что – паралитик?! Слабоумный?! Он выше меня на целую голову! Здоровый, крепкий мужик. Зрение хорошее. Как я могла к нему с ножом подкрасться?!

– Когда он в окошко подглядывал да наклонялся, – спокойно парировала бабушка Губкина.

– Ага, – язвительно кивнула Лена. – Он что, пять минут так стоял?! Нарочно ждал, пока я в подсобке садовый ножик разыщу, пока в потемках по верстаку шарю? Денис с Серафимой, что характерно, тоже ничего не слышали?!

– А ты ножик заранее приготовила.

– Зачем? – Елена округлила глаза. – Я что, знала, что Серафима именно той ночью пойдет садовника обольщать? Взяла садовый нож, не побоялась, что Денис пропажу обнаружит.

– Ничего ты не боялась, – отмахнулась баба Надя. – Ты заранее все продумала. Увидела, как Симка пакетики из магазина привезла, и сразу все скумекала. Поняла, что та сегодня же ночью на свиданку отправится.

– Да-а-а?! – ернически протянула Лена. – Я все подготовила, все угадала. Что еще скажете? Что я гениальный киллер, случайно тут поселившийся?! Что для меня убийство придумать – как высморкаться?!

– Да ничего я говорить не буду, – снова отмахнулась Надежда Прохоровна. – Я лучше покажу.

Неторопливо опять сходила до серванта, не глядя нашарила на верхней полке нижнего отделения еще один пакет и медленно, выдерживая театральную паузу, расставила на столе извлеченные из пакета комнатные тапки Катарины.

– Ой, – тихонько пролепетала хозяйка обуви, но свекровь так на нее глянула, что Катька тут же захлопнула рот ладонью.

– Ну? – нервно усмехнулась Лена. – И что? Испачканные в крови туфли Катарины.

– Испачканные, – изучающее глядя на убийцу, подтвердила баба Надя.

– Так, может быть, это — она? – уже чуть ли не весело спросила Елена. – Она убила Гену, у них давно.

– Нет, – перебила гостья. – Это не она.

– Интересно, что милиция на это скажет? По-моему, улики налицо. И мотив известен. – Елена сложила руки на груди, немного отвернулась, но искоса поглядывала, наблюдая, как Надежда Прохоровна неспешно переворачивает тапки подошвами вверх, как кладет с ними вровень на столе грязнущие перевернутые балетки Симы.

– Вот смотрите, – сказала баба Надя. – Две пары обуви. Подошвы Симиных туфелек изгвазданы землей и кровью, на подошвах тапочек Катарины нет ни земли, ни крови. – Повернулась к старшей невестке: – Кать, ты в домашней обуви по улице ходишь?

– Да, – чуть слышно пролепетала та. – Но только по дорожкам, вокруг бассейна.

– Конечно, – удовлетворенно проговорила сыщица Губкина. – Зачем же в такой нарядной обувке по земле после дождя шастать? – Посмотрела на Елену, усмехнулась. – Что, голубушка? Недомудрила и перемудрила?