От ее сурового вида Егор даже шаг замедлил, вспоминая, с какой обидой жена восприняла его отказ заниматься мелким разбоем на московских украинах. Может, еще не отошла?

– Ты ли это вернулся, муж мой князь Заозерский? – поинтересовалась она.

– Конечно, я, милая, – улыбнулся Вожников. – Нечто ты меня не узнаешь?

– Достоин ли ты был своего высокого звания?

– Еще как, княгиня! – крикнул кто-то из ватажников. – Свеи еще лет сто помнить будут!

– Достоин, достоин! Лучший из всех! Любо атаману! Любо! – заголосили остальные ушкуйники.

– Тогда иди сюда, мой герой, – еле заметно кивнула она. – И получи заслуженную награду.

Егор, облегченно переведя дух, едва не бегом взметнулся по ступеням – однако Елена, вместо того чтобы упасть в его объятия, всего лишь протянула ему руку. Вожников, принимая игру, опустился на колено, поцеловал кончики пальцев.

– Для вас, храбрые витязи, во дворце накрыты столы! – провозгласила княгиня. – Баня протоплена и ждет всех, кто утолит жажду и голод. А ты следуй за мной, нам нужно обсудить важные дела… – Княгиня кивнула, первая вошла во дворец.

Егор скользнул следом, обхватил ее за талию, губами коснулся розового ушка:

– Я чертовски соскучился…

– Я тоже, – невозмутимо призналась она, не замедляя шага.

Объятия пришлось разжать.

Вскоре они вошли в прохладную комнату с одним-единственным окном, выходящим на зеленые кроны близких деревьев. Видимо, по этому качеству княгиня и выбирала свой новый кабинет. Вся прочая обстановка была проста и одновременно роскошна: ковры. Ковры на полу, на стенах, даже на потолке. Наверное, умей кто-нибудь набивать столы из шерсти – княгиня и стол купила бы из ковра. А так – стол и кресло остались обыкновенными, деревянными. Именно в кресло она и села, взяла со стола веер, небрежно обмахнулась:

– Слушай меня внимательно, Егор. Воевода бывший, боярин Кирилл, намеревался выступить на свеев первого августа…

– Третьего… – шепотом поправил ее муж, пытаясь найти губами губы, но неизбежно натыкался на веер.

– Перед тем будет вече, тебя выберут воеводой. Получишь под свою руку примерно девять тысяч ратников.

– Угу… – Егор попытался поцеловать шею, но та была надежно защищена высоким стоячим воротником. Он зашел жене за спину, рука скользнула по ее животу, талии – но ничего не ощутила. Возникло такое ощущение, что он погладил обитую сукном скамью.

– Но ты должен не просто пограбить шведские города! Эрика Померанского нужно принудить подписать договор. На тех условиях, которые нужны тебе.

– Мне… – Его рука сжала Елене грудь, но совершенно бесполезно. Та совершенно не поддалась, не промялась ни на микрон. Деревяшка деревяшкой.

– Ну, не тебе, а Новгороду. Но и нам тоже…

Елена не отстранялась, не сопротивлялась, никак ему не мешала. Она оставалась спокойной и неприкосновенной. Поначалу Егор злился, но теперь ситуация его заводила. Ощущение близости тела любимой женщины с одновременной ее недоступностью возбуждало куда сильнее, чем если бы она встречала его голая и в постели. Вот Лена, здесь, рядом. Касайся, ласкай, наслаждайся… И вдруг – броня!

– Архиепископ Симеон откажется от подчинения митрополиту Киприану. А за любую месть угрожать станет тобой…

Одна рука княгини лежала на подлокотнике, вторая помахивала веером. Тело было чуть отклонено назад. Вся поза Елены как бы говорила: вот она я, бери. Бери, я вся твоя. Но платье, похожее на корсет, позволяло только видеть это, но не давало прикоснуться, ощутить тепло и мягкость кожи, поцеловать ее, прижаться собой. И, черт возьми, на нем не было ни единой пуговицы и ни одной завязки!

– Василия это возмутит. Он попытается выяснить условия. И Симеона, и твои. Не вздумай переговариваться через других людей!!! Коли Василию что-то нужно, пусть пишет тебе и только тебе!

– Угу… – Егор хищно скользнул вокруг нее, ища слабое место в обороне. Высокий ворот, надставные плечи, прочная грудь, прямые бока, валики на талии, острием сходящиеся между бедер…

– Напишет просто письмо – уже неплохо. Обратится как к князю – мы победили!

Вожников улыбнулся, обнаружив слабое место в обороне противника, опустился перед женой на колени, поцеловал запястье ее левой руки, а потом опустился ниже. Сперва его пальцы скользнули под плотную ткань юбки, нащупывая точеную ножку Елены, потом аккуратно освободили ее, давая возможность коснуться губами. Голос княгини сразу сбился, но она все же попыталась продолжить:

– Без титула станет писать, ты… ох… Ты осторожно намекни… На свеев… Король…

Егор добрался уже до обеих ног, целуя их попеременно, забираясь все выше и выше. Сперва его губы приласкали подъем стопы, потом щиколотку, медленно измерили краткими прикосновениями бархатистость кожи на голени…

– Безродный с князем может переписываться… – сглотнула Елена. – А князь может и к переговорам подпустить… О-о… У-у-условия московские перед свеями поставить. А-а-а потом… А-а-а!!!

Она сломалась, когда поцелуи поднялись до середины бедер: сильное и молодое тело княгини выгнулось, она со стоном подалась, упала с кресла на колени, прижалась щекой к его руке и взмолилась:

– Крючки на плечах, под валиками! Сними скорей с меня эту тюрьму! Сними, или я сейчас умру…

Утолив любовный голод, молодые люди отправились в баню, благо здесь помимо общей имелась и маленькая банька, для хозяев. Там и перекусили, запивая квасом инжир и курагу и объедаясь спелыми вишнями. А потом снова заперлись наедине, и только преданная Милана время от времени приносила им то сидра, то запеченную цаплю, а то и сладковатого сыта, чтобы хмелели друг от друга, а не от вина.

Именно попущениями холопки властители Заозерские оказались отрезаны от мира и даже от собственных слуг и двора почти на двое суток. Но на третий день к Егору все-таки пробился Острожец с хлопотами по сену для коней – нежданно оно вдруг пропало с рынка, – потом заглянул боярин Александр, посетовав на двуличных купцов, желающих сдать удачливого атамана ганзейцам. Но он же признал и то, что ничего для исполнения своего приговора они не делают. Затем явился незнакомый монах и долго сетовал на прохудившиеся стены Десятинного монастыря. Запоздало признался, что науськал его клянчить деньги у князя Заозерского архиепископ Симеон. Посоветовал обратиться к удачливому атаману. Дескать – поможет обязательно.

Егор помялся, но серебра отсыпал, памятуя неожиданную к нему доброту пастыря после возвращения. А за доброту ведь полагается платить добром. Или золотом – смотря чего за душой более.

– Ты хоть помнишь, о чем я тебе позавчера говорила? – поинтересовалась Елена, когда вечером они наконец-то оказались снова наедине, в одной постели.

– Не-а! – честно признался Егор.

– Ну и ладно, – засмеялась княгиня. – Плюнь и забудь. Ты, самое главное, шведов разгроми. Не разграбь, а именно разгроми. Рати, что для обороны соберут, разгони. Остальное оставь на меня. Княжеский титул для нас с тобой я из Василия сама вытряхну.