Проснувшись, он с удивлением обнаружил, что уже одиннадцать. С неудовольствием оглядел свою одежду. Принял душ в маленькой темной ванной и с сожалением вынужден был надеть несвежее белье. Потом поискал в кухонных шкафчиках какой-нибудь кофе. Нашел остатки в банке из-под джема. Кофеварки не обнаружилось, поэтому он заварил кофе прямо в чашке. Запах давно выветрился, и напиток походил на отвар из коры. Телефон молчал, Гоша, наверное, занималась поисками его вещей. С чашкой кофе в руке он разглядывал книжки на полках, все — на польском, в некрасивых, раздражающих глаз переплетах.

Гоша не звонила, время медленно ползло сквозь густой, нагретый, сонный воздух. Профессор подошел к окну и увидел, что весь квартал, насколько хватало глаз, размечен ровными квадратами домов. Все — одинаково серые, цвета пасмурного неба. Даже снег казался серым. Неярко светило солнце.

На улице стоял танк. Пораженный профессор Эндрюс открыл окно. В лицо ударил морозный воздух. Возле танка копошились маленькие фигурки — солдат, это было ясно. Вдруг его охватило волнение, может, так подействовал слишком крепкий кофе. Он нащупал в кармане листок с телефоном Гоши и приготовился задать вежливый, но решительный вопрос: почему она до сих пор не позвонила и что с его чемоданом. В трубке не было гудка. Он набрал номер еще несколько раз. Потом попробовал позвонить в Англию — безрезультатно. Принялся набирать все номера, какие приходили в голову. Телефон не работал, но ведь профессор помнил, что вчера Гошин бородатый жених по нему звонил. Обозлившись, он оделся и спустился в лифте на первый этаж. С час поплутав между домами (совершенно одинаковыми), наконец нашел телефон-автомат, но спохватился, что у него нет ни одной польской монеты. Только какие-то две банкноты, он даже не знал — много это или мало. В поисках места, где можно их разменять, профессор набрел на небольшой магазинчик, но и тот оказался закрытым. Ведь было воскресенье. Эндрюс подумал, что поступил опрометчиво, выйдя из дома, Гоша наверняка пыталась его найти, возможно, уже его ждет. Он решил вернуться и тут понял, что заблудился. Профессор не знал, в каком из домов живет. Не помнил адреса. Увидев пожилую пару, идущую под руку, бросился было к ним. Но о чем их спрашивать и на каком языке? Старички прошли мимо, даже не посмотрев в его сторону.

Он бродил между домами, все сильнее замерзая и приходя все в большее отчаяние. И даже не заметил, как стемнело. Каким-то чудом он вышел к танку, возле которого теперь в железной корзине весело горел огонь. Вооруженные солдаты грели над ним руки. Профессор почувствовал какой-то животный страх и метнулся в темный парк, но благодаря этому танку сумел узнать свой дом — ему запомнился вид из окна. С облегчением он переступил порог своей-чужой квартиры и запер дверь на ключ. Шесть часов, его лекция как раз началась. Без него. А может быть, с ним, может, это сон, странное состояние сознания, вызванное утомлением, перелетом, переменой климата или чем-то еще. Его психологическая школа допускала подобные вещи.

Заглянув в холодильник, он обнаружил там засохший кусок сыра, банку паштета, масло и два яйца. При виде еды желудок взял верх над нервной системой профессора Эндрюса. Минутой позже на сковородке весело скворчал омлет. Самым приятным за весь этот странный день была бутылка «Johnny Walker», купленная еще в Хитроу. Он налил себе полстакана и выпил почти залпом.

На следующий день профессор проснулся рано, только начинало светать. Он лежал в кровати нагишом, поскольку решил беречь одежду и не спать в белье — кто знает, когда удастся переодеться. Подождав до семи, осторожно снял трубку с телефонного аппарата. Тишина. Телефон не заработал, хотя профессор на это надеялся — как ребенок. Иногда с реальностью, которая, впрочем, является всего лишь проекцией психики (такого мнения придерживались в его психологической школе), происходят странные вещи. Эндрюс налил воды в ванну и, лежа в приятном тепле, обдумывал дальнейший план действий. Он купит карту города, отыщет посольство. А потом все пойдет как по маслу. Да, и нужно сделать покупки, ему необходимо поесть по-человечески. Приободрившись, он оделся, спустился вниз и отправился разыскивать танк, рассудив, что тот наверняка стоит на одной из центральных улиц. Танка не было. Зато по улице один за другим двигались бронетранспортеры, издавая угрожающее рычанье. Люди смотрели на них с каким-то странным выражением на лицах. Профессор бросился к одному из прохожих — мужчине примерно одних с ним лет, несшему битком набитую авоську. По его взгляду сразу стало ясно, что он ни слова не понимает. Профессор, все же, договорил. Мужчина беспомощно пожал плечами. Эндрюс вежливо извинился и продолжил путь туда, откуда, как ему казалось, доносился шум большого потока машин. Он вышел к двухполосной дороге. Изредка по ней проезжали автомобили и красные автобусы. Неизвестно было, где они останавливаются, куда едут, да и где сам он находится — в центре или на окраине.

Профессор решил довериться интуиции — это была одна из основных установок психологической школы, которую он представлял: полагаться на инстинкт, внутренний голос, предчувствия. Пошел по тротуару, ежась от холода, пока не очутился на площади, от которой лучами в разные стороны разбегались улицы. Вокруг было странно безлюдно, как в праздничный день, хотя начался понедельник — или вторник? Среди немногочисленных вывесок он, к своей радости, нашел надпись: «Bar». Толкнул дверь. Поначалу он ничего не мог разглядеть, потому что стекла очков мгновенно затянуло молочной пеленой пара. Протерев очки носовым платком, профессор увидел мрачный зал с несколькими грязноватыми столиками. За одним из них сидела старая беззубая женщина. Она ничего не ела. Просто сидела и смотрела в окно. За стойкой скучала статная девица в грязноватом переднике. Еды не было и в помине, и профессор подумал, что слово «bar» по-польски означает совсем не то, что по-английски. Он робко кашлянул. Девушка что-то сказала. Профессор спросил, накормят ли его. Девушка посмотрела с удивлением. Не поняла вопроса. После нескольких минут неловкого молчания он смущенно показал пальцем на свой рот и сказал: «Eat, eat, food». Девушка на секунду задумалась, а потом исчезла за полуоткрытой дверью. Вернулась она с другой, постарше. Сконфуженный профессор еще раз повторил этот несложный жест. Девушки начали о чем-то переговариваться, быстро и громко. Потом проводили его за столик, на который через минуту поставили порцию супа и тарелку с какими-то странными клецками.

Девушки постояли возле него, пока не убедились, что профессор принялся за еду. То, что он ел, профессору не понравилось, все было какое-то безвкусное, и есть сразу расхотелось. Он пару раз ткнул вилкой в клецки и вытер губы бумажной салфеткой. Подошел к стойке, протянул девушке банкноту. Та дала ему сдачи большую сумму — так, по крайней мере, решил профессор: много банкнот и целую кучу монет. Он вышел на улицу, стараясь побыстрее забыть этот «Bar», чувствуя себя осмеянным, жалким. Ему захотелось снова очутиться дома на одиннадцатом этаже, телефон наверняка уже заработал. Он увидел автобус, который появился из-за угла и остановился метрах в десяти от него. Люди, толкаясь, выходили и входили. Поддавшись внезапному порыву, профессор вскочил внутрь. Автобус тронулся. И тут профессора бросило в жар — автобус поехал совсем не туда, куда, по его мнению, должен был. Он проворно развернулся на площади, въехал в короткий туннель, а потом вдруг оказался на мосту, и профессор Эндрюс увидел внизу реку, по которой неторопливо плыли льдины. Ему стало казаться, что люди смотрят на него с неприязнью, поэтому он постарался взять себя в руки, не подавать виду, что неожиданная выходка автобуса его напугала. Кроме того, у него не было билета. Если на улицах стоят солдаты, за это можно угодить в тюрьму. Да, ему приходилось слышать о случаях, когда люди навсегда пропадали в тюрьмах Азии. На первой же остановке он выскочил и пошел обратно. Дул сильный ветер. Пришлось завязать под подбородком тесемки шапки-ушанки. Нос у него почти заледенел. Наконец профессор вышел на знакомую площадь и отыскал дорогу домой. От холода он не чувствовал собственных пальцев и едва ли не бежал. В глаза ему бросилась витрина, освещенная ярче других. Профессор подошел к ней — скорее соскучившись по краскам и свету, чем из любопытства. Это был магазин, самый настоящий магазин, где полки пестрели разнообразными товарами. Сквозь зарешеченное стекло он видел бутылки со знакомыми этикетками, банки, сладости, одежду, игрушки. Было еще не поздно, но магазин оказался закрыт. Профессор попытался прочитать табличку с часами работы. Он понимал, что время рабочее, и магазин должен быть открыт, но тем не менее… Профессор с разочарованием продолжал смотреть сквозь стекло. Мимо прошел человек, который нес крохотную елочку. Он что-то сказал профессору и рассмеялся. Профессор ответил ему улыбкой, но мужчина пошел дальше и вскоре исчез.