особенно ближе к хребту, напоминали ему огромных кобр, готовых кинуться на жертву, или горбатых уродцев, жалобно стонущих под ударами ветра.

Чем выше всадники поднимались, тем чаще приходилось им объезжать вырванные с корнем деревья. Совсем недавно они весело тянули свои жесткие, обветренные ветви к солнцу, а теперь погибли.

«Вот так и Валя может погибнуть. Только ей тяжелей. Она с ужасом ждет гибели, понимая всю ее жестокую нелепость».

— Как думаешь поиск организовывать? — спросил капитан Жибрун, придержав коня и подождав, пока лейтенант с ним поравняется.

— Как? — переспросил Ракитский, которого вопрос застиг врасплох. — На месте решим.

— А может, нам всем туда и ехать не следует? Встречный поиск? А?

«Прав комендант, время сэкономим», — согласился лейтенант Ракитский. Он представил себе берег, то место, куда выбросило шхуну, и самый близкий путь от него к лесу. Он мысленно проследил самый вероятный путь движения экипажа шхуны и сказал:

— Вправо нужно, товарищ капитан. За озерами сразу. По распадку, полагаю, пойдут. Заросший он, магнолий густо стоят, есть где укрыться.

— Согласен. Бери людей. Как только перевалим к озерам — повод вправо, — ответил Жибрун. — Я сам — на заставу. Те две шхуны, должно быть, выкинуло уже.

Когда они спустились с перевала, дождь прошел. Ветер здесь стал тише. Пересекли поляну, оставляя кровавые следы от раздавленной голубики, и разъехались. Комендант со своим коноводом порысил по траве к заставе, а начальник заставы свернул в густой сосновый лес, грозно, предостерегающе шумевший. Стволы деревьев раскачивались, и бело-розовые гортензии вздрагивали, словно пугаясь чего-то, и, казалось, еще плотней прижимались к шершавым толстым узловатым стволам. Но лейтенант сейчас не замечал ничего этого, он беспрерывно думал о Вале, тревога за ее жизнь не покидала Ракитского ни на мгновение. Управлял же он лошадью, выбирая более удобный путь, то пускал коня рысью или галопом, то осаживал, искал следы, командовал людьми — словом, делал все, что положено делать во время поиска, машинально. Со стороны же казалось, что он сосредоточен только на одном: как быстрей разыскать скрывшийся в лесу экипаж погибшей шхуны.

Наткнулись пограничники на японских моряков неожиданно. Они сидели кучкой за высоким камнем, в затишке. Дрожали. А когда он стал подъезжать, вскочили и побежали в разные стороны.

— Стой! — крикнул Ракитский. — Стой!

Выстрелил из пистолета в воздух.

— Стой!

Несколько человек наконец остановились. Покорно побрели обратно за камень, а пограничники, ехавшие справа и слева от лейтенанта, начали окружать тех, кто не подчинился команде. Через несколько минут все были собраны. Стояли и дрожали. То ли от холода, то ли от страха.

За два года, которые лейтенант прослужил здесь, он видел уже несколько раз вот таких же испуганных японских матросов. Это всегда удивляло Ракитского. Ведь ни разу ничего дурного пограничники не сделали японцам. Наоборот, всегда помогали, иной раз спасали от гибели. Потом, накормленные, обогретые, они заискивающе улыбались, благодарили, хотя и притворно. А год назад поведение экипажа японского торгового судна, севшего в тумане на мель милях в трех от заставы, особенно поразило Ракитского.

Несколько часов тщетно пытались японцы снять свой корабль с мели. Помощи не просили. И тут подул ветер. С каждым часом он все усиливался. Кораблю грозила гибель, и Ракитский, думая, что, возможно, нет на корабле лодок, вышел на катере на помощь. Ракитский видел, как японцы, понявшие, что катер идет к ним, побросали все, торопливо спустили шлюпку и погребли в открытое море. Изо всех сил налегали на весла. Словно гнался за ними страшный дракон.

Не мог понять Ракитский мыслей и поступков японцев, ибо не представлял себе, что с детства вбивают им страх.

Ракитский догнал лодку и отбуксировал ее на заставу. Потом, когда спасенных везли на остановленную пограничным кораблем японскую шхуну, только синдо был грустен. Он знал, что все равно жизнь для него потеряла смысл: хозяин выгонит, другие не возьмут нерадивого мореходца, а у него четверо детей. Все остальные японские моряки приторно улыбались, беспрестанно благодарили пограничников.

Так же поведут себя и эти, сейчас испуганно прижимавшиеся друг к другу.

Оставив для сопровождения несколько пограничников, поскакал на заставу. Торопился узнать, что с Валей, вместе с тем думал и о том, как поступить, чтобы больше не рыскать по лесу в поисках разбежавшихся экипажей японских шхун. И другое нужно учитывать. Ведь не исключено, что, если есть среди экипажей шхун разведчики (а кто даст гарантию, что их нет), они могут, пользуясь моментом, укрыться на острове.

«Нужно перекрывать нарядами то место, куда шхуну будет гнать».

Лейтенант торопил уставшего коня. За ним, немного поотстав, скакали гуськом коновод и пограничники из комендатуры.

Выскочил на сопку. Ту самую сопку, с которой несколько часов назад лейтенант любовался цветущей гортензией, мечтая о встрече с Валей. Ветер, здесь уже ничем не сдерживаемый, хлестнул его, и лейтенант едва удержался в седле. Пригнулся к шее. Конь остановился, напружинился.

Отсюда, с сопки, хорошо были видны застава и большая часть участка: песчаный берег с клыками-камнями впереди. Сейчас волны бесились возле камней, а миновав их, со злым стоном круто катились на берег, потом опадала, в их обессиленные пузырчатые языки проглатывали песок. Справа и слева от заставы, на песке, чернели остовы японских шхун, а ветер к берегу гнал еще три. Одну — почти к самой заставе, две другие — левей примерно на километр. К тем местам уже спешили пограничники.

Лейтенант дождался, пока все пограничники поднимутся на сопку, разделил их на две группы и послал помочь нарядам, вышедшим навстречу шхунам.

— Двигайтесь по опушке. Если кто попытается скрыться в лесу, задерживать.

Сказал и почувствовал какую-то неловкость. Понимал, что нужно бы ехать с одной из групп на берег, но оправдал себя: «Я же должен узнать, что делается на заставе».

И тут же с недовольством подумал: «Почему я должен врать себе? Перед собой оправдываться?! Я хочу скорее узнать о Вале! И что в этом плохого? Успею и к нарядам выехать».

Ракитский отдал коню повод, и конь мелко зарысил сквозь тугой ветер на заставу. Лейтенанту хотелось нестись во весь опор, но он лишь слегка понукал коня, понимая, что не под силу ему скакать навстречу такому сильному ветру. Застава приближалась медленно.

Капитан Жибрун сразу же, как только лейтенант вошел в канцелярию и начал докладывать, что экипаж японской шхуны задержан, прервал Ракитского и сказал:

— В семнадцать двадцать радиограмма была: «Держусь. Все живы».

Ракитский опустился на стул, уткнул лицо в ладони. Сел и Жибрун. Молчали долго. Потом капитан встал, одернул и расправил гимнастерку. Солдатская гимнастерка, которую ему дал старшина вместо мокрого