стану. Сам не знаю когда. Мы идем носом против ветра и будем так идти, пока не стихнет ветер. Ни вправо, ни влево мы повернуть не можем: волна захлестнет корабль. В тайфун попали. В кольцо жарких рук какой-нибудь святой Цецильи или Констанцы. Унесет она в своих объятьях сотни судов, тысячи моряков и оставит океан в штилевом безмолвии скорбеть о душах погибших. Вот тогда мы пойдем к берегу. И узнаем, именем какой женщины назвали люди этот тайфун. Короче, раунд будет длинным. Так себя и настраивайте. И еще, самое главное, вам необходимо надеть спасательные жилеты. Немного неудобно в них будет лежать, но что поделаешь?

Найденов достал из рундуков три жилета, помог майору Корниенко, Людмиле Тимофеевне и Вале надеть их.

— Теперь я пойду, — сказал он и, натянув промокшие насквозь керзы, добавил: — Не унывать. Если что, мичман Лукашин к вам прибудет. Все его команды выполнять беспрекословно.

Затянул капюшон и поднялся по трапу наверх.

Грохот моря и вой ветра оглушили. В глаза сразу бросилось: носовое орудие без чехла. Брезент, только что, видимо, сорванный, лежал еще на палубе, а волна торопливо сбегала обратно в море через шпигаты. Корабль взлетел на самый гребень, высоко задрав нос, накренился до предела на левый борт, потом, перевалив вспененный гребень, ухнул килем в пропасть между волнами и накренился на правый борт. Казалось, сейчас корабль проткнет носом несущуюся навстречу волну и захлебнется, но волна жестко, как боксер в скулу противника, ударила корабль, подбросила нос корабля, накренив налево, швырнула тонны воды на палубу; вода эта подхватила мокрый тяжелый брезент, словно легонький ситцевый лоскуток, и выбросила его за борт. Найденов смотрел на все это, крепко держался за поручни трапа и не решался сделать первого шага. Пропустил еще одну волну, еще, еще… Наконец, выбрав момент, перебежал к орудию и упал, ухватившись за рычаги крепления. Волна перекатилась через него, сорвала сапог и потащила его к фальшборту.

«Уцелеет, может?» — мелькнула мысль, но тут же Найденов забыл о сапоге: новая волна едва не оторвала его от орудия.

— Смоет, гадина! — ругнулся Найденов, крепче сжимая холодный металл. А как только волна схлынула, перебежал к вытяжной горловине и обнял ее крепко-крепко.

Сейчас им владела одна мысль, одна цель: скорее уйти с палубы. Его охватил страх; ему казалось, будто какое-то огромное, невидимое, но живое существо вот-вот схватит его и унесет в своих объятиях в эти купоросно-пенистые волны. Найденов торопливо перебегал по палубе, падал, пережидал волны, снова вскакивал — делал все расчетливо, хотя страх, холодивший душу, цепко держал его.

Добежав до люка и спустившись вниз, Найденов безвольно прислонился к трапу и смотрел бездумно на лужу, растекавшуюся у ног. Захотелось спать. Так и заснул бы прямо здесь, умостившись на жестком трапе. Веки отяжелели, и поднять их Найденову уже не хватало сил, он уже начал забываться в тяжелой дреме, но усилием воли поднялся и поспешил в каюту, чтобы скорей сбросить с себя все мокрое. Переодеваясь, думал: «Нельзя расслабляться! Нельзя! Судьба людей в твоих руках. Их жизнь. И твоя тоже».

А сам чувствовал сильную усталость. Ноги и руки словно распушенная вата и дрожат. Не сдержишь. Найденов даже разозлился на себя, встал в боксерскую стойку, напряг мускулы, как на ринге перед раундом, ударил несколько раз воздух «крюком» левой и правой и, быстро одевшись, прошел к радисту, узнал, хорошо ли слышен берег и какие новости, потом поднялся в штурманскую. За штурманским столом сидел старпом лейтенант Ергачев и вел прокладку. Коробка с карандашами «Тактика», ерзала по столу от бортика к бортику, и Ергачев все пытался остановить ее. Найденов склонился над картой.

— Не сносит? Держимся?

— Да, Владимир Георгиевич. Пока держимся. Почти на одном месте, — ответил старпом. — Ветер, однако, усиливается. Думаешь, куда уж сильней, а вот смотри ты — рвет.

— Если мы еще несколько часов…

Громкий голос командира прервал Найденова. По боевой трансляции Марушев приказывал:

— Всем надеть спасательные жилеты! Всем надеть спасательные жилеты!

— Что-то случилось?! Почему же командир не информирует? — недоуменно спросил старпом.

— Командир прав. С тайфуном плохи шутки. А случилось?.. Поднимись на ГКП, узнаешь. Думаю, ничего страшного.

Найденову и самому не терпелось узнать, отчего Марушев приказал всем надеть жилеты. Двигатели работают нормально, пробоин нет, все вроде хорошо для такой обстановки — и вдруг.

«Нужно идти к нему. Сейчас же!»

Но поднялся на мостик не сразу. Вышел со старпомом из штурманской, подошел к рулевому.

Старшина 2-й статьи Цыков, казалось, даже не услышал, что рядом встал замполит. Он продолжал смотреть вперед, на бегущие валы, и крепко держал руль. Он будто прирос к нему и через него чувствовал, куда нужно повернуть корабль, чтобы нос его шел точно на волну. А чтобы качка не мешала управлять и волна, вскидывающая нос корабля и переваливающая корабль с боку на бок, не оторвала от руля, не отбросила в сторону, Цыков привязал себя к основанию руля. Лицо Цыкова, широкое, скуластое, сосредоточенное, все было в крупных бусинах пота. Пот стекал к подбородку и висел на нем тяжелой каплей.

— Устал? Не сменить ли, Петр? — спросил Цыкова Найденов.

— Нет. Выдержу.

— Здесь самый тяжелый участок, — сказал Найденов и сам подумал: «Зачем я это?»

И в самом деле, зачем? Петра Цыкова обидели слова замполита. Он, Цыков, сам, не дожидаясь приказа командира, сменил на руле молодого матроса; он был уверен в себе, знал, что выполнит любую команду разумно, быстро и точно, — он понимал всю меру ответственности, которую взял на себя, и напоминать ему об этом не следовало бы. Ответил недовольно:

— Везде сейчас — главный участок, — и после паузы добавил: — Особенно, товарищ старший лейтенант, на мостике.

— Верно, — согласился Найденов. — Но и от руля, сам знаешь, многое сейчас зависит. Почти все. Так что — обижаться не следует. В общем так держать.

— Есть.

Найденов поднялся на мостик. Громко, чтобы не заглушили его слова шум волн и ветер, спросил:

— Что случилось, Савельич?

Марушев повернулся к Найденову. Глаза — как угли горячие, на скулах — желваки, усы топорщатся щетиной.

— Я вот объяснил этому юнцу: шлюпки смыло! Тебе-то, думаю, ясно: случись что с кораблем, некогда будет вязочки вязать! Ремешочки затягивать!

— Я твой заместитель — и не знаю, что смыло шлюпки.

— А их только что…

— Я в каюте находился. Матросы тоже в кубрике и на вахте. Вот и гадают сейчас: что произошло. Не против команды я. Верная она. Только не нужно было ниже пояса бить. Согнуть людей можно. А самому, Савельич, жилет бы снять.

— Все учишь! Учишь! — огрызнулся Марушев, но