– Какого дьявола ты притащил с собой, Элкинс? – спрашивает он, а у самого голос слегка запинается.

– Послушаешь его, так ни за что не догадаешься, – ответил я. – Это Его преподобие Рембрандт Броктон.

– Ты что, совсем спятил? – опять спрашивает бармен. – Это ж Гремучий Гаррисон!

– Все, сдаюсь, – говорит мой пленник. – Точно, я – Гаррисон. Плевать на все, только уберите от меня подальше этого ненормального.

У меня отвисла челюсть, и какое-то время я стоял столбом, ничего не соображая. Потом вдруг очнулся, да как заору:

– Что-о-о? Ты – Гаррисон?! Так вот оно что! Теперь мне все ясно! Значит, Джейк Роумэн подслушал наш разговор с Блинком Уилтшоу, предупредил банду, и вы подстроили все это, чтобы надуть меня и завладеть золотом Блинка? Так вот почему ты предложил подержать мой винчестер, пока я буду седлать тебе лошадь!

– Смотрите-ка, какой сообразительный! – недобро усмехнулся Гремучий Гаррисон. – Нам следовало бы застрелить тебя из засады, как я и предлагал, но идиоту Джейку непременно надо было захватить тебя живьем и замучить до смерти – так он хотел отомстить за оскорбление, нанесенное твоим конем. Должно быть, у дурня в последнюю минуту сдали нервы, и он решил покончить с тобой разом. Если бы ты его не узнал, мы бы спокойно тебя окружили, и не успел бы глазом моргнуть, как нашпиговали бы брюхо свинцом!

– Это что же получается?! Выходит, настоящий проповедник сейчас катит в Вапетон. Я должен привезти его сюда!

– А он уже здесь, – говорит один из зевак в быстро собиравшейся вокруг толпе. – Он вместе с племянницей приехал час назад из Бизоньего Хвоста.

– Из Бизоньего Хвоста? – воскликнул я, сраженный ниже пояса недобрым предчувствием.

Я влетел в салун и там увидел множество народу. Там был и Блинк, и еще какая-то девушка, и они держались за руки, и стояли перед стариком с длинной седой бородой, а тот, держа Библию в руке, благословлял их обоих. Я услышал:

– … и объявляю вас мужем и женой. И тех, кого соединил Господь, да не разлучит ни стрела индейца, ни коготь гризли!

– Долли! – рявкнул я. Оба подпрыгнули аж фута на четыре и в страхе обернулись. Долли бросилась вперед и раскинула руки как клуша, защищающая цыплят от ястреба.

– Руки прочь, Брек! – закричала она. – Я только что вышла замуж и пока не хочу становиться вдовой!

– Что ты, у меня и в мыслях не было… – сдавленным голосом начал я, нервно ощупывая кольты, как обычно делал в минуты сильного расстройства.

Стоявшие между мной и Блинком, начали торопливо освобождать площадь, и тогда Блинк быстро-быстро заговорил:

– Дело было так, Брек. Когда я совершенно неожиданно стал богачом, то сразу известил об этом Долли, чтобы она приехала сюда и здесь вышла за меня замуж – она обещала мне в тот вечер, когда ты уезжал в Явапайю, помнишь? Так вот. Я действительно, как и говорил, хотел сегодня вывезти золото, чтобы после свадьбы спокойно отправиться вместе с Долли в Сан-Франциско и там провести медовый месяц. Но тут я узнал, что за мной следят шпионы из банды Гаррисона – об этом ты тоже знаешь. Понимаешь, с одной стороны, я хотел поскорее избавиться от золота и переправить его в безопасное место, а с другой – мне надо было избавиться от тебя, чтобы, когда Долли с дядей прибудут дилижансом из Бизоньего Хвоста, ты не спутал бы нам карты. Потому и соврал, будто преподобный Рембрандт должен ехать дилижансом на Вапетон. И это была единственная ложь, которую ты от меня услышал.

– Ты еще говорил, что возьмешь девушку в Тетоне! – яростно уличил я его.

– Так и беру ее замуж в Тетоне! Разве нет? Знаешь, Брек, в любви и на войне все средства хороши.

– Ну будет, будет вам, мальчики, – заговорил преподобный Рембрандт – тот, настоящий. – Дело сделано: девушка замужем, а значит, конец вражде и нечего точить зубы друг на друга. Ну? Пожмите руки и будьте друзьями.

– Согласен, – с трудом выдавил я. – Никто не скажет, что Элкинсы не умеют проигрывать. – Измена резанула меня по живому, но я глубоко спрятал свое кровоточащее сердце.

По крайней мере, я сделал все, чтобы не показать вида. А те, кто утверждает, будто я умышленно покалечил Блинка Уилтшоу, злодейски воспользовавшись первой же возможностью, просто нагло врут, и я буду подметать такими вралями дороги родного штата всякий раз, как поймаю. Дело в том, что протягивая Блинку руку, я вдруг увидел выражение лица Глории Макгроу при известии об очередной моей неудаче. Мои пальцы конвульсивно сжались, и Блинк заорал дурным голосом. И нет никаких оснований для разговоров, что причиной последующих событий явился новый удар, нанесенный мне Долли, – плевательницей по голове. Когда я представил, с каким наслаждением Глория Макгроу сдерет с меня живого кожу, я словно тронулся умом и в панике рванулся к выходу. И если что-то оказывалось у меня на дороге, я расчищал путь, не любопытствуя, что это поставлено тут и зачем. Откуда мне было знать, что тот, кого я по рассеянности вышвырнул в окно, окажется дядей Долли – преподобным Рембрандтом? Кое-кто также жаловался, что их сбили с ноги вдавили в пол подошвами. Урок на будущее – пусть впредь не торчат у меня на дороге, чтоб им провалиться!

Уже подъезжая к дому, смирившийся с поражением и почти что умиротворенный, я вдруг задумался: а вообще, любил ли я Долли? Ведь сейчас меня волновало одно: как обрадуется этой моей промашке Глория Макгроу!

Говорят, что смертельно раненный зверь заползает в свою берлогу и там умирает. Наверное, по этой причине из Тетон Галча я прямиком направился на Медвежью речку: я уже столько натерпелся от очагов цивилизации, что большего вынести был не в силах.

Но чем ближе подъезжал к Медвежьей речке, тем чаще мне на ум приходила Глория Макгроу со своим колким язычком. Меня бросало в холодный пот от одной мысли, что она скажет при встрече – и это после того, как я нарочно известил ее с одним из подвернувшихся под руку Брэкстонов, что собираюсь явиться на Медвежью речку под ручку с Долли Риксби в качестве миссис Элкинс.

От всех этих мыслей у меня до того распухла голова, что, проезжая развилку на Рваное Ухо, я по рассеянности свернул не туда, куда следовало. Я не подозревал об оплошности, покуда через несколько миль не повстречал ковбоя, и тот не растолковал мне, куда я еду, а еще поведал о большом родео, которое затевалось в Рваном Ухе. Я сразу смекнул, что грех упускать такую возможность сорвать шальные деньги, к тому же это был вполне приличный предлог, чтобы оттянуть встречу с Глорией. Да только не учел, что на пути к богатству обязательно напорешься на кого-нибудь из родственников.

Тут нелишне пояснить, что единственной причиной моего отвращения к тарантулам, змеям и скунсам является их сильное сходство с тетушкой Лавакой Гримз. Мой дядя Джейкоб Гримз женился на ней в минуту помрачения рассудка, будучи уже в преклонных годах, когда у старика стала сдавать голова.

Стоит мне заслышать голос этой женщины, зубы начинают клацать сами собой. То же происходит и с зубами Капитана Кидда, в котором инстинкт самосохранения пробуждается лишь во время урагана, никак не раньше. Вот почему, когда я проезжал мимо дома, а она высунула голову из двери, да как завопит: «Брекенри-и-дж!», капитан подскочил так, как если бы ему всадили в брюхо острый кол, и, естественно, попытался поскорее от меня избавиться.