— «Метель», я, «Первый». Что за стрельба? Что у вас происходит? Немедленно доложить… Приказываю… а-а-аю…

Солдаты упрямо поднимались наверх к Шульгину, щедро поливая нависающие над окопами укрепления горячим свинцом. Они спешили, подталкивая друг друга, хватаясь за протянутые приклады, перепрыгивая пустоты и щели.

— «Метель», я, «Первый»… Что у вас происходит… о-о-оди-ит…

Воздух разрывался от выстрелов и гулкого топота. Изредка вздрагивала вершина от взрывов гранат. Летели вниз клочья земли, осколки камней. Катились под ноги пустые автоматные рожки. Иногда колесом пролетала сорвавшаяся чалма, разматывая грязный полотняный шлейф. Мелькали среди камней испуганные душманские лица.

— «Метель», я, «Первый»… Вы что?.. Охре-е-е…е-е-ли-и-и… Уши вам прочистить… и-исти-ить…

А орловские солдаты ныряли в мертвое пространство захваченных окопов, семенили по ним, согнувшись, отталкиваясь руками от земли. И горячий свинец из душманских стволов пролетал у них над головами, мочаля и тормоша земляные окопные брустверы.

— Что за стрельба-а-а? Какого… о-о-ого-о…

Солдаты ползли по дну траншей, как дождевые черви по земляным ходам. Терпеливо. Упрямо. Мертвая зона земляных укреплений, укрывавшая раньше «духов», теперь спасала их. Узкая окопная линия, непрерывно бегущая вдоль вершины серпантинной лентой, стала самым уязвимым швом «Зуба», который неторопливо и хладнокровно взрезал опытный командир Орлов.

— Немедленно доложить… Вы у меня… К едрени-и-и… е-ени-и…

И бессильно неслись сверху злобные пули, крошившие пустой воздух над окопами, обгладывая горбы вещмешков, на мгновение поднимавшихся над бруствером… Дырявили пули серый мех мелькающих над траншеями солдатских шапок, пробивали мякоть ремней и деревянную плоть оружейных прикладов.

— Сейчас же-е-е… Сниму с должности-и-и… о-ости-и Отстраню… а-аню-ю.

И чем выше поднимались солдаты, тем неувереннее и тише звучала автоматная канонада душманов.

Выстрелы становились реже и реже.

Бой незаметно стих.

Когда Орлов поднялся на самый верхний ярус завоеванной высоты, только горячие груды автоматных и пулеметных гильз дымились повсюду. Лежали вокруг пустые патронташи. Гонял ветер грязные кровавые лоскуты афганских рубах. Дымный тлеющий запах гари пронизывал воздух. Душманы исчезли с вершины.

Они неслись теперь вниз по другой стороне высоты, прячась за стенами вырытой для отхода траншеи. Разгоряченные боем солдаты рванулись за ними в узкую земляную щель, но Орлов решительно отозвал их назад. Ему важнее было сохранить своих людей. Ни одного из орловских солдат в минуты скоротечного боя не ранило.

«Метель» так стремительно заняла неприступную высоту, что соседние роты даже не успели начать свое наступательное движение. Одной роты хватило для взятия неприступных укреплений, сдерживавших раньше самый яростный натиск всех сил полка.

Прояснилось.

Выплыло из белых хлопьев развалившегося тумана чистое ясное небо.

Впервые за многие дни…

Орлов нажал тангенту радиостанции.

— Я, «Метель»… Докладываю «Первому». Только что вышли по хребту на высоту две семьсот. Сопротивление противника успешно подавлено. Все семь ярусов обороны «Зуба» у нас под ногами. Потерь нет. Раненых тоже нет. Прошу прощения, «Первый», за плохую связь во время боя…

— Во-от она какая — эта кость в горле, — восхищенно вздохнул Матиевский и погладил черный камень.

— Отполированная, гладкая, как эти… у кота под хвостом…

— Смотри-ка, черная… прямо воронье перо, — крякнул другой солдат.

— И блестит, как штык.

Солдаты обступили блестящую каменную глыбу, возвышающуюся на самой вершине покоренной высоты. Черные бока гигантского изогнутого камня отливали глянцем, и скользило по этому глянцу желтое пятно отражающегося солнца.

Солдаты разглядывали удивительный камень во все глаза. Слишком много легенд приходилось им слышать про эту вершину. Слишком часто смотрели они издали на страшный камень там, в полку, через колючую проволоку полкового ограждения, невольно поеживаясь и содрогаясь от мрачных мыслей.

— А может, рванем эту хреновину, ребята? — возбужденно предложил кто-то, и в толпе послышались одобрительные возгласы.

— Ну, уж нет, — решительно возразил Матиевский, разглядывая свое мутное отражение в черном зеркале камня. — Это уже не просто какой-то камень. Это — памятник. Монумент воинской славы. Самолет пролетит, — привет, шурави! Ишак пробежит, — привет, шурави… Кстати, где там наша Гюльчатай? Где участница героического штурма? Плевали мы вместе с нашей ослицей на все душманские укрепления…

— Точно плевали!..

— Памятник, так памятник…

— Постамент имеется…

— Ага, Мамаев курган…

— Умыть его маленечко надо, — насмешливо крикнул кто-то и, не стесняясь присутствующих, тут же полил на камень из расстегнутых ватных штанов. Солдаты рассмеялись, и дружно зазвенели тугие струи о глянец страшного «Зуба», столько времени скалившегося на файзабадский полк.

— Что за народ! Ничего святого… Все опошлят, — махнул рукой Матиевский на возбужденных товарищей. — Никакой романтики. Одни животные потребности.

— Что же это такое? — с обидой шумел за его спиной Богунов. — Обшарили всю гору. Заглянули в каждую щелочку. Прочесали каждый сантиметр… И хоть бы дырку от бублика нашли. Одни пустые гильзы…

Богунов с раздражением пнул грязную душманскую чалму, сердито махнул дымящим стволом автомата.

— Столько соплей наморозили за эти дни, и все даром. Нет никаких складов. Ни оружия, ни золотишка с лазуритом, ни каких-никаких ценных предметов. Хоть бы чашка какая китайская попалась бы на память…

— Ага… Хоть бы крышку от унитаза лично для сержанта Богунова…

— С дырочкой метр на метр…

— Да мне уже унитаз без надобности… Я уже в желудке дыру протер с голодухи, — зарычал Богунов. — Где склады с верблюжатиной? Где бочки с красной икрой? Где цистерны с их кислой водкой? Здесь же вокруг из съедобных предметов один помет ишачий…

— О-ох, и безобразие, я вам скажу, — протянул низкорослый Круглов, развалившийся прямо на тающем снегу. — Завоевываешь, завоевываешь, и все впустую. Вечером уйдем отсюда, а за нами сюда обратно эта банда вернется, и опять «душки» уютно себе устроятся, — Круглов плюнул в сторону каменных укреплений. — Столько героических усилий… А результат войны — нулевой.

— Это точно. Не воюем, а крутимся волчком. Как дурная собака за собственным хвостом, — заметил Богунов. — Хорошо хоть все целы на этот раз.

Шульгин лежал в одном из окопов. Вялыми механическими движениями снаряжал пустые магазины. Прислушивался к разговорам. Кровь медленно отливала от разгоряченного лица. Борозды пота стыли на красных щеках. Между бровей залегли глубокие морщины. На коленях лежало раскрытое письмо.