Связь психической максимизации и максимизации прибыли стала более эксплицитной во время неолиберального курса. Отчасти это произошло из-за проникновения в АПА корпоративных интересов. В преддверии публикации очередного издания справочника DSM-V в 2013 году представители АПА сообщили, что фармацевтическая промышленность отвечает за половину 50-миллионного бюджета АПА и что восемь из одиннадцати комитетов, которые занимаются подготовкой диагностических критериев, имеют связи с фармацевтическими компаниями [190]. Теперь то, как мы описываем себя и свои психические заболевания, во многом связано с финансовыми интересами крупных фармацевтических компаний.

Еще не так давно под понятие депрессии не подпадало состояние людей, страдавших от потери близкого человека. Реакция на это несчастье, по крайней мере, не считалась нездоровой и была помечена в справочнике как исключение. Однако в связи с появлением нового лекарства бупропиона, которое обещает побороть «главные симптомы депрессии, возникающие после потери любимого человека», АПА убрала это исключение из DSM-V[191]. То есть теперь, если вы продолжаете страдать более двух недель после смерти родного человека, вас могут отнести к категории психически нездоровых людей. Психиатры в настоящее время занимаются изучением скорби как источника возможных рисков для психического здоровья, никак при этом не анализируя, почему потеря близкого бывает столь болезненна для нас [192].

Кроме того, корпорации все больше осознают неэффективность депрессии в экономике, которая строится на энтузиазме работника и на желании людей идти в магазин [193]. От нахождения способов, позволяющих вылечить эту болезнь или предотвратить ее возникновение (например, строгая диета, упражнения или сканирование мозга для выявления риска депрессии в детском возрасте), теперь зависит жизнеспособность компании, ее прибыльность. В результатах одного из исследований на данную тему, финансируемого несколькими британскими корпорациями, включая Barclays Bank, говорилось без тени сентиментальности: «Современная экономика зависит от интеллектуальных способностей своих игроков, которые гарантируют ее продуктивность и даруют ей инновации. Депрессия атакует этот жизненно важный для экономики актив»[194].

Бентам предполагал, что измерение и максимизация счастья необходимы в первую очередь для благополучия общества. По сути, такая установка являлась оправданием ущемления счастья одного человека ради пользы другого. Однако Бентам вывел эту теорию из системы наказания: тюрьма оправданна до тех пор, пока ее существование идет на пользу свободным гражданам. Тем не менее расчет полезности принимал во внимание всех. В политэкономии это могло бы оправдать передачу денег от богатых к бедным, если бы стало очевидно, что именно бедность делает людей несчастными.

Депрессивное расстройство в конкурентной среде неолиберализма возникает, поскольку приказ достичь высшего показателя полезности – идет ли речь о деньгах или о физических признаках – стал относиться к каждому. Очень богатые, очень успешные, очень здоровые компании и люди могут и должны становиться еще более богатыми, успешными и здоровыми. Под влиянием Чикагской школы в экономике и группы Сент-Луиса в психиатрии мысль о том, что у нас есть определенная политическая и моральная ответственность перед слабыми, которые могут потребовать ввести ограничения для сильных, больше не актуальна. Власть теперь занята безучастным измерением, оценкой и сравнением сильных и слабых. Она показывает слабым, какими сильными они должны стать, и уверяет богатых, что они являются победителями, по крайней мере в этой жизни.

Под технократическими методами неолиберального регулирования и анализа прячется жесткая политическая философия. Она изначально приговаривает большинство людей к провалу, даруя им призрачную надежду когда-нибудь оказаться среди победителей. Та лондонская школа, в которой ученику позволялось победить на соревнованиях только один раз, иначе другие ученики на его фоне будут выглядеть хуже, по сути представляла собой модель государства, предотвращающего процветание депрессивных расстройств в конкурентной среде. Но в 1977 году почти никто не мог предугадать подобного. Тем не менее такая модель требует совсем иной формы капитализма, с которой вряд ли согласится большинство современных политиков.

Представьте себе, что вы заходите в кофейню, заказываете себе капучино и вдруг, к вашему удивлению, вам говорят, что за ваш напиток уже заплатили. Вам кажется это приятным сюрпризом, и вы даже получаете больше удовольствия от кофе. Кто же преподнес вам такой неожиданный подарок? Позже оказывается, что предыдущий клиент. Единственный недостаток, если это вообще можно так назвать, заключается в том, что вы должны сделать то же самое для следующего посетителя кофейни.

Так выглядит известная схема «заплати за следующего». Ее использовал ряд компаний в Калифорнии, например ресторан Karma Kitchen в Бекерли, иногда подобное практикуют и сами посетители кафе. Сначала кажется, что данная схема нарушает логику свободной рыночной экономики. В конце концов, разве ключевым условием для образования цены, как утверждали Уильям Стэнли Джевонс и неоклассические экономисты, является не то, что я хочу обменять свои деньги на свое личное удовольствие? Деньги для продавца равны удовольствию для меня. Рынки, конечно, являются тем местом, где нам позволительно, и даже более того, желательно вести себя эгоистично. Хиппи-идеализм системы «заплати за следующего» нарушает основы экономических расчетов.

Однако здесь скрыто нечто большее. Исследователи Института по изучению принятия решений в Бекерли более пристально взглянули на эту систему и сделали выводы, способные сильно изменить наше представление о том, как работают рынки и компании. Оказалось, что люди с бо́льшим желанием готовы заплатить за товар по схеме «заплати за следующего», чем, как обычно, за себя [195]. Данный принцип работает даже по отношению к тем, кто совершенно друг с другом не знаком. Один из исследователей, Майнэ Янг, так объясняет это: «Люди не хотят выглядеть скупыми. Они желают быть справедливыми, и при этом они стремятся соответствовать социальным нормам». Получается, что столь долго считавшаяся аксиомой схема вовсе таковой не является: желание сделать доброе дело способно оказать гораздо большее влияние на принятие решения, чем холодный расчет. Если людей можно побудить участвовать в отношениях положительного взаимного обмена вместо отношений эгоистичных расчетов, то повлиять на их поведение становится гораздо проще. Как показывает исследование, это путь, позволяющий получать от населения еще больше денег.