А всё и вправду оказалось до невозможного просто. Но сначала алдар прочитал то, что я написала, чтобы показать уровень моих знаний, хмыкнул и стер мои письмена с доски, которую приготовил для наших занятий. После расчертил ее на три графы и в каждую вписал ирэ. Я с интересом наблюдала за тем, что он делает, и ждала пояснений. Закончив, Танияр посмотрел на меня, улыбнулся, и наш урок начался.

А смысл был прост. Он разделил ирэ на основные, второстепенные и вспомогательные (это уже моя классификация). После стер второстепенные и вспомогательные и перешел только к основным. Их он разделил на утвердительные и вопросительные, а их в свою очередь на положительные и отрицательные. Как сказала когда-то Ашит: на злые и добрые. И теперь мне стал ясен смысл ее слов окончательно.

Стоило признать, что умение преподавать — это тоже дар. Мама могла красиво рассказывать легенды и понятно объяснять законы Белого Духа, но вот учить письму не было ее призванием. О нет! Я не говорю, что Танияр был талантливым учителем, но ему повезло встретиться с человеком, который этим даром обладал в полной мере, и сейчас он использовал науку, полученную на собственном примере. А это значительно облегчило дело. И через несколько дней я составила свое первое предложение без ошибок. Оно было коротким, но не заготовленным и заученным, а совершенно самостоятельным.

И все-таки родные буквы грели душу много больше, потому что позволяли вложить в письмо больше смысла. По крайней мере, мне так казалось. А вот Танияр, посмотрев, как я написала то же самое на родном языке, сделал вывод:

— Много знаков. Ирэми писать быстрей и короче.

— Зато сказать можно много больше, — возразила я.

— Ты просто еще не освоила ирэ, — отмахнулся алдар.

— А ты не знаешь букв, — парировала я.

— Научишь, буду знать, — пожал плечами Танияр.

— Хоть сейчас, — азартно ответила я тогда, и он кивнул:

— Хорошо.

Так что преподавателями мы были по очереди. Сначала мы учили меня, потом Танияра, а потом шли гулять, чтобы дать себе отдых и прочистить головы. И скажу без всяких недомолвок и кокетства — мне моя нынешняя жизнь нравилась совершенно!

Сон не шел. Я ворочалась в постели и поглядывала в окно, ожидая, когда забрезжит рассвет. Наконец, устав бороться с собой, я поднялась с постели и, сунув ноги в старые кейги, ставшие теперь моими домашними тапочками, выбралась из своей комнаты. Мой путь лежал на кухню. Разумеется, это было привычным мне названием, которое уже хорошо знал Танияр, а больше никто. Но это и не важно, как назвать место, где готовят пищу, речь идет вовсе не об этом.

Мне было тоскливо. Тоскливо и одиноко, и в ту пору, когда все люди смотрят заслуженные за день сны, я брела на кухню, прислушиваясь к унылому поскрипыванию половиц. Впрочем, до кухни я так и не дошла, свернула к другой двери, которую открыла, чуть поколебавшись, и вошла внутрь другой комнаты, где не была ни разу.

Здесь тоже стояла кровать, шире, чем моя, застеленная и не тронутая. Я прошла к ней, скинула кейги и забралась под одеяло. После перевернулась на живот, обняла подушку и затихла, стараясь уловить запах жильца этой комнаты. Но белье было чистым, оно пахло свежестью, но не мужчиной, покинувшим свой дом три дня назад. Да, шел сто пятьдесят седьмой день моего пребывания в Белом мире, двадцать пятый день в Иртэгене и третий день без Танияра.

Архам, не трогавший моего воина столько времени, теперь отправил его в соседний таган к другому каану. Он уехал на заре, успев проститься со мной еще предыдущим вечером. Я думала, что провожу алдара, но проиграла сну, с которым боролась половину ночи, и так и не проснулась. Только утром, вскочив с кровати и поняв, что его уже нет в доме, я обнаружила на туалетном столике небольшой свиток, где было написано моими любимыми буквами: «Доброго утра, Ашити». Эту фразу алдар захотел выучить одной из первых. А дальше было добавлено уже на языке ирэ: «Моя душа с тобой». И знак Танияра, который я тоже уже давно знала.

Этот свиток теперь хранился в ларце с украшениями, и я перечитывала его каждое утро, заменяя так привычное живое приветствие. Отвечала шепотом:

— Доброго утра, Танияр. Пусть твой день будет овеян милостью Отца, — а потом прятала свиток до следующего утра.

Но как же стало пусто! И в доме, и в моей душе, и в моей жизни. И вроде бы исчез всего один человек, но он настолько плотно заполнил собой мое пространство, что его отсутствие невозможно было не заметить. Мне ни разу не было тесно, когда Танияр находился рядом. Он не давил, не указывал, не ставил рамок. Общество алдара не было удушающим, напротив, его присутствие было естественным и важным, словно сам воздух, которым мы дышим.

Мне было интересно разговаривать с ним. Спор не вызывал злости и раздражения, только желание объяснить свою позицию и понять его. И смеялась я, потому что было весело, а не из вежливости. А еще мне нравилось украдкой рассматривать его и, поймав ответный взгляд, чувствовать удовольствие и затаенный трепет. Иногда даже возникало ощущение, что мы понимаем друг друга, не произнеся ни слова. Невероятно! Не знаю, происходило ли со мной хоть когда-нибудь нечто подобное, надеюсь, что нет. Потому что второго такого Танияра не могло существовать ни в одной стране, ни в одном из миров, ни в какой вселенной. Он непременно должен был оставаться единственным. И… моим.

Последняя мысль укрепилась после нашего недавнего разговора, который произошел вечером перед его отъездом. Мы сидели на нашем холме, том самом, у подножия которого текла река. За нашими спинами бродили саулы, время от времени что-то мяукавшие друг друга. Их не надо было привязывать или удерживать, эти животные сами не спешили отойти от хозяина и терпеливо ждали, когда он вернется в седло. А потому мы не следили за скакунами, мы смотрели на реку, серебрившуюся в лунном свете.

— Ты и вправду не хочешь вернуться к матери, пока меня не будет? — спросил Танияр, повернув ко мне голову.

— Я обязательно навещу ее, — ответила я, продолжая любоваться рекой. — Но я хочу встретить тебя, когда ты вернешься. Я хочу ждать тебя в твоем доме… если ты не против.

Алдар не ответил сразу, и я посмотрела на него, но теперь отвернулся Танияр, и меня кольнуло беспокойство. А после вечер, уже перешагнувший порог ночи, внезапно утратил свою прелесть. Тепло сменилось прохладой, и я обняла себя за плечи, вдруг испугавшись, что ответ меня не порадует. Уж больно затягивалась пауза.

— Зимой брат решил отправить меня с ягирами к кийрамам, — вдруг произнес Танияр. Я знала исход этого похода, но все-таки перебивать не стала. Я уже достаточно знала алдара Зеленых земель, чтобы понять — впустую он говорить не станет. — Архам захотел, чтобы мы отогнали кийрамов от наших пределов, сказал, что дичи и так мало зимой, а они приходят к нам охотиться. Глупое решение, потому что никто в тагане не голодал. Мы запасаем пропитание на зиму, на ледниках лежит много забитой по осени дичи, да и земля наша щедра на урожай. Я знаю всё о помыслах брата. Но я дал клятву верно служить моему каану, и потому мы отправились на встречу с кийрамами. Они хорошие воины, и тропы, которые они себе прокладывают, коварны для врагов. Если хочешь воевать с этим племенем, делай это тогда, когда снег не скрывает их ловушек. Но каан велел воевать зимой, и мы пошли воевать. И мы сумели подобраться к ним близко, обойдя их хитрости. Всё могло закончиться иначе, но… — Он посмотрел на меня и усмехнулся: — Я увидел саула. Белого, как снег. Его глаза были голубыми, как летнее небо, и мудрыми, как само время. Шерсть саула переливалась множеством искр, и не было сил отвести от него взор.