– Думаешь, это влияние фон Книгге? – Эрстед нахмурился. – Ты прав, в последнее время князь сам не свой. То прострация, то пламенные речи о бедственном положении родины… Мы почти не видимся – он постоянно где-то пропадает. И не говорит – где…

– Не пора ли провести сеанс электролечения?

– Нет, рано. Да и симптомы другие. Ни упадка сил, ни сонливости… Скорее наоборот: неестественное возбуждение, резкие перемены настроения…

– Вот-вот! Работа Эминента!

– Воздействие на рассудок? Внушение навязчивых идей, ведущих к мозговым расстройствам? Правда, князь носит браслеты из алюминиума… С другой стороны, быть может, лишь благодаря им он еще не свихнулся окончательно!

Эрстед вскочил, швырнул макинтош на спинку кресла и забегал по гостиной. Сходство с князем неприятно поразило Торвена.

– Что, если Волмонтович, – предположил Зануда, – в помрачении решит, что «кровавый тиран» – это ты, полковник? А князь – «орудие возмездия» в руке Божьей?

– Вполне в духе фон Книгге, – согласился Эрстед.

Бросив метаться, он уставился на гостей. Словно оценивал: не находятся ли и они под влиянием Эминента? Зануде сделалось не по себе. Если мы исполнимся подозрений, не зная, кому верить; если каждую минуту будем опасаться удара в спину…

– Торвен, я виноват, – тень легла на лицо Эрстеда, состарив полковника лет на двадцать. – Я очень виноват перед Волмонтовичем. Видел же, что творится с ним! – и не предпринял ничего. Ни-че-го! Дела, приемы, встречи… А о друге – забыл. Мне стыдно, лейтенант. Хорошо, что вы приехали. Надеюсь, еще не поздно…

Он с досадой ударил кулаком в ладонь.

– Если причина недуга – расстройство потоков флюида, то дело поправимо. Магниты у меня с собой, науку Месмера я не забыл. Надеюсь, князь позволит мне… – Не закончив, Эрстед умолк и прислушался. – Кажется, к нам гости.

Торвен потянулся к ларцу с пистолетами – в здравом рассудке князь никогда бы не бросил оружие на столе! – и выругал себя за глупость. Никто не хранит оружие заряженным. Зато Пин-эр была уже на ногах. Хищной лаской скользнув вперед, китаянка встала между полковником и входом в гостиную. Хлопнула дверь, которую Эрстед забыл запереть.

Быстрые шаги в прихожей…

– Эминент в Петербурге! – с порога выпалил, задыхаясь, Огюст Шевалье.

Над лестницей, ведущей наверх, парил ангел.

Князю ангел не понравился с первого взгляда. Еще и валторна в руке… Не огненный меч, но раздражает. Крылатый загораживал дорогу в рай: куда? стой, прах! Не торопясь взбежать по лестнице, Волмонтович задержался в холле. Уставился на ангела сквозь черные окуляры – как к барьеру вызвал.

Князю хотелось стрелять – до озноба, до судорог. Утром, днем, вечером. Ночью. Он знал: выстрелит – и все пройдет. Наступит рай, и никаких лишних ангелов на пороге. Ведь это же так просто, да?

Да, неслышно кивнула белокурая всадница Хелена.

– Позвольте вашу шинель…

– Не дам.

– Извините, вашескородие… – служитель занервничал. – Нельзя в шинели-то… Не положено-с. У нас тут «Храм очарования», иллюзион для благородной публики… Концерты, опять же, случаются…

– Это очень хорошая шинель, – как идиоту, разъяснил князь служителю. Волмонтовичу было странно: все вроде бы ясней ясного, а этот болван не понимает. – И очень дорогая. Я купил ее в магазине на Литейном. Там же полковник купил себе английский макинтош из влагозащитной ткани… Нет, хлоп, я не дам тебе свою шинель.

– П-почему, вашескородие? – бледнея, служитель отступил к гардеробу.

Он с детства боялся сумасшедших. И ни за какие деньги не соглашался встречать гостей на маскарадах, заведенных в доме Энгельгардтов с позапрошлого года. Маски с носами и потешные хари приводили служителя в ужас, словно он угодил в «желтый дом».

– Потому что ангел. Понял?

– Д-да…

– Вот тебе четвертной за билет. А вот гривенник на водку.

Отвернувшись, князь тут же забыл о дураке. Вчера, расставшись с Эрстедом у магазина верхней одежды, он зашел в костел Святой Екатерины. Знакомый причетник, озираясь по сторонам, передал Волмонтовичу привет от художника Орловского. У меня для вас поручение, сказал причетник. Завтра вечером вы должны встретиться с паном Гамулецким, иллюзионистом. Наш, из варшавских, не извольте беспокоиться. Невский проспект, дом Энгельгардтов; у Казанского моста. Там вам передадут кое-что.

«Что?» – спросил князь.

Говоря начистоту, усмехнулся причетник, Божью молнию. Хвала Господу нашему, близок День Гнева! Вы возьмете молнию и постараетесь, чтобы, кроме вас, ее никто не увидел. Это очень важно: никто, кроме вас.

«Что дальше?» – спросил князь.

Дальше, ответил причетник, наступит послезавтра. На рассвете вы с молнией выедете туда, где уже однажды катались с паном Орловским. Помните? Московский тракт, чухонская деревня близ Царского Села… Лошадь будет ждать вас в Манеже. Конюхи предупреждены, деньги уплачены.

«Вороной?» – забеспокоился князь.

Вороной, успокоил причетник. По дороге к Царскому Селу вас встретят и укажут верный путь. Место выбрано и подготовлено. Тиран уже скачет из Москвы. Матка Боска, небеса на нашей стороне! Душитель польских свобод спешит к любовнице, а встретит мстителей… Стрелять будет пан Сверчок. Молния – для него.

«Я хочу стрелять, – предупредил князь. – Я очень хочу стрелять».

Вы – второй. Если пан Сверчок не доведет дело до конца.

«Хорошо. Я зайду к Гамулецкому за молнией».

– Эй! Человек! Прими шинель.

– В-ваше… ск-кородие…

– В чем дело?

– Б-боюсь…

– Не бойтесь. Это хорошая шинель.

– Так вы ж-же, в-вашество…

– Что?

– Н-не давали…

– Я?

Трясясь и еле удерживаясь, чтобы не выскочить на проспект с истерическим воплем «Караул!», служитель принял у Волмонтовича шинель. Впрочем, плевать князь хотел на испуг лакея. Беда в другом – ему не хотелось идти к ангелу. Даже за молнией, гори она синим пламенем. Зря он зашел в «Храм очарования» пораньше, желая взглянуть на представленные здесь фокусы…

Пся крев! Стыдись, улан!

Ступенька, другая; третья. Десятая. Багряный ковер рекой крови ложился под ноги. Золоченые спицы блестели так, что глаза жгло огнем даже под черными стеклами окуляров. Князь шел, как в рукопашную.

Едва он ступил на верхнюю площадку, крылатый подлец над головой, словно издеваясь, поднес валторну к губам – и заиграл из «Вильгельма Телля». Князь любил Россини – «Севильский цирюльник», «Отелло», «Дева озера», – но сейчас он согласился с Анри Бейлем, полагавшим композитора свиньей.[38]Хорошо еще, что белокурая Хелена была рядом. В последние дни, со счастливого мига их встречи в лесу, девушка практически не покидала Волмонтовича. Рядом, в горе и радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии…