— Запрещены? Почему?

— Об причине в эдикте не говорилось.

Амана чуть нахмурилась, но все же велела:

— Хорошо, тогда продолжай рассказ.

Нет, так не пойдет. С Башней было явно что-то не то. Чем больше знаешь о враге, тем больше шансов выжить.

— Милостивая дана, прошу простить вашего недостойного слугу за вмешательство, — произнес я самым почтительным тоном, который только смог из себя выдавить, — но в нашей ситуации даже непроверенные сведения могут помочь. О причинах эдикта наверняка ходило множество слухов. Рестам Шен, как член младшей семьи, должен хотя бы примерно представлять, какие из этих слухов выглядят правдоподобно.

Амана бросила на меня короткий непроницаемый взгляд, потом посмотрела на Рестама.

— Мой слуга прав. Император не так просто запретил многовековую охоту за артефактами.

Переговорщик чуть поморщился — возможно не хотел затягивать рассказ — но все же ответил:

— Слухов было очень много и у моего клана нет сети шпионов, чтобы помочь определить их правдоподобность. Но настойчивей всего говорили о том, что императору доложили об уникальном артефакте, находящемся в Башне, и он не пожелал, чтобы Старшие кланы его заполучили.

Мне вспомнилось, с каким пренебрежением Амана и Кастиан говорили об артефактах Башни. Да и будь слух об уникальном артефакте правдивым, не проще ли было императору приказать Старшим кланам отозвать отряды и отправить за артефактом своих людей?

— О чем говорили еще? — потребовал я у переговорщика и потом только вспомнил, что сейчас играю роль слуги. Но тот никак не показал, что заметил нарушение субординации.

— Говорили, что приказ закрыть Башню исходит от жрецов Пресветлой Хеймы, — ответил он нейтральным тоном. — Говорили, что богиня сама явилась к императору и велела так поступить. Говорили, что Башня каким-то образом связана с расширением Гаргунгольма. Говорили, что на территории Башни находится пропавший племянник императора и поэтому никому нельзя там появляться. Говорили, что это Верхний Мир потребовал у императора запретить игру с Башней… Говорили самые абсурдные вещи. Вообще говорили обо всем, что только можно придумать.

Хотел бы я знать, затерялась ли среди этих слухов правда?

— Отряд внизу — кто они и откуда взялись? — после короткой паузы спросила Амана.

Лицо Рестама отразило, как неприятен ему этот вопрос. Или, возможно, не сам вопрос, а его тема.

— Это люди клана Циге, — ответил он все же. — Появились тут при втором перемещении Башни. Захватили одного из нашего отряда — он должен был определить, где мы оказались, — и узнали у него про наследника.

По тону Рестама было понятно, что захваченный в плен воин выдал сведения отнюдь не добровольно.

— Клан Циге — ваши кровники, верно? — уточнила Амана.

Рестам молча кивнул.

Следя за разговором, больше всего внимания я уделял, конечно, переговорщику — на случай, если тот решится на какую-нибудь глупость. А еще мне приходилось бороться со все нарастающим чувством голода.

Оно не походило на то, что я испытывал прежде, потому что обычно голод накатывал волной, притихал, накатывал снова. А сейчас он просто рос и рос. И при этом, как ни странно, мой желудок не издавал никаких возмущенных звуков, требуя себя заполнить. И вообще казалось, будто голод исходил не из желудка.

В который уже раз я окинул взглядом комнату, убеждаясь, что все в порядке, и остановил взгляд на Рестаме.

Есть хотелось невыносимо. Сейчас бы я с удовольствием сьел хоть агхара, хоть ветси, хоть марида…

Но лучше всего человека.

Мясо людей вкуснее и нежнее, чем у демонических хищников, а кровь так приятно солона и полезна.

Своих людей я бы, естественно, не тронул, а вот этого Рестама — почему нет? Жаль, конечно, что он не маг — маги вкусны особенно — но я сейчас так голоден, что даже обычный человек покажется деликатесом…

Что?

Я встряхнул головой.

Что за ерунда?

Какое еще мясо людей? Какая еще кровь?..

Или… или это та самая одержимость, о которой твердили мне Амана и Кастиан? Что там было? Изменение вкусовых предпочтений? Вот уж точно — изменение…

Радует хотя бы, что меня не тянет сожрать «своих людей».

Так, ладно. Я обещал предупредить Аману и Кастиана, но сейчас это предупреждение им ничего не даст. Уйти отсюда до завершения переговоров они все равно не смогут — там, за дверью, поджидают злые вояки, под носом у которых чужаки захватили наследника клана.

Я повел плечами, чуть поменял хватку на рукояти топора. Нет уже, я не позволю какой-то там демонической скверне диктовать мне, что я должен чувствовать и хотеть.

Голод стал еще сильнее. И еще. Казалось, ничего в своей жизни я не желал так сильно, как утолить его. Неважно как, но утолить.

— Рейн, что-то случилось? — Амана отвлеклась от расспросов и теперь тревожно смотрела на меня. Должно быть, я сильно изменился в лице.

— Нет, ми-дана, ничего, — ответил я, стараясь сильно не открывать рот. На мгновение показалось, что вместо обычных зубов у меня там клыки — острые, каменные, в несколько рядов, некоторые из них чуть загнуты на манер крючков. Идеально подходящие для того, чтобы цеплять и разрывать плоть, а потом размалывать кости.

Нет, — сказал я мысленно, сам не зная, к кому обращаясь. — Нет. Не позволю.

Голод продолжал расти, затмевая мысли и чувства. Словно настоящая волна, ударялся о мою волю, стараясь расшатать ее. Ударялся, откатывался, ударялся вновь.

И вдруг отступил.

А через мгновение снаружи башни донеслись крики.

Рестам дернулся было, но я предупреждающе поднял топор, и он остался на месте. Кастиан, карауливший пленников, тоже шевельнулся, но совладал с желанием увидеть, что происходит, так что к окну первым метнулся Зайн, а через мгновение — и Амана.

— Ого! Вот это да! — в голосе мальчишки слышался восторг. Впрочем, я уже привык, что он так реагировал на события, которые у взрослых обычно вызывали страх.

— Ми-дана, что там? — спросил я, повысив голос, чтобы быть услышанным за воплям, которые становились все более неразборчивыми и отчаянными.

— Корни, — сказала Амана, не отводя взгляда от происходящего за окном. — Корни Башни. Они хватают людей и затаскивают их под землю. Иногда сперва разрывают, а потом затаскивают. И кажется, будто, — она замолчала, хмурясь, — будто вдоль корней растут зубы. Как акульи, только намного крупнее.

— Крючкообразные клыки? — уточнил я.

— Некоторые из них, да.

— Это хорошо, — я облегченно выдохнув, поняв, наконец, что за голод только что ощущал и что за клыки во рту мне почудились. Все же не одержимость. Я просто снова услышал эмоции Башни, как тогда, при входе в подземный ход, когда Башня боялась. Только в этот раз я спутал ее чувство со своим собственным.