– О, боже, да, вот так! — хрипло выкрикиваю я, за закрытыми веками вспыхивают звезды и мое тело колотит мелкой дрожью, когда меня накрывает оргазм.

Темный не дает мне перевести дух, он продолжает долбиться в мое тело на такой скорости, что я не успеваю сделать нормальный вдох. Он на несколько секунд отнимает пальцы от клитора, а потом возобновляет ласку по новой. Мне до ужаса хочется свести ноги вместе, потому что между ними слишком растревоженная горошинка, повторную ласку которой я вряд ли выдержу. Но в какой—то момент ощущения как будто притупляются, а потом возбуждение нарастает с новой силой. Я теряюсь в пространстве и времени, впадая в забытье. Я уже даже не жду оргазма, не прислушиваюсь к своему телу. Я как будто превратилась в один сплошной комок напряженного нерва, который только и ждет момента, чтобы взорваться. И это ощущение усиливается с каждым глубоким толчком. С каждым рыком Темного, с каждым грязным словечком которое он шепчет, склонившись к моему уху.

Темный перехватывает мои волосы, оттягивая мою голову назад, и его толчки усиливаются. Он ускоряет движение бедер, и я слышу низкие хрипы у себя за спиной.

— Ида, девочка, кончай, — быстро шепчет Темный. – Давай, Кошка.

И с этими словами я снова улетаю, только краем сознания осознавая, что Темный тут же догоняет меня.

Нас обоих трясет, когда Темный расстегивает наручники и ложится рядом, чтобы растереть мои запястья. Я знаю, что мы лежим лицом друг к другу и чувствую его взгляд на себе. Нежным движением он убирает волосы с моего лица, целует пальцы и удерживает их между своими ладонями.

— Если бы следующей своей фантазией я назвала поцелуй, — тихо спрашиваю я, — что бы ты ответил?

— Что тебе нужно изменить фантазию, — так же шепотом отвечает он.

— Почему ты не допускаешь мысли, что со мной тебе понравится целоваться?

— Ида…

— Ты боишься, что поцелуй все испортит?

— Я хочу избежать даже такой вероятности.

— Я тебя поняла, — отвечаю коротко. У меня сейчас состояние на грани истерики, так что дальнейшие выяснения все только ухудшат.

Через несколько молчаливых минут Темный поднимается с кровати, и я слышу, как он одевается. Мне снова хочется завыть от отчаяния. Потому что только что количество отведенных нам встреч сократилось еще на одну.

Никита

Это пора прекращать.

Я вылетаю на улицу и торможу на крыльце отеля, подкуривая сигарету. В прошлый раз мне было мало Иды, и я вернулся, чтобы трахнуть ее. Теперь эти разговоры про поцелуи…

Я отхожу в сторону и прислоняюсь спиной к стене, делаю глубокую затяжку, ощущая горечь во рту, а потом медленно выпускаю дым, внимательно наблюдая за тем, как он растворяется в прохладном вечернем воздухе. Может, пора перестать врать себе и наконец признаться в том, что я по уши? Что объективно у меня нет причин отталкивать Иду. Что по факту мы можем спокойно уладить все разногласия. Я могу не участвовать в ее делах, а она безболезненно может отказываться от тех, в которых участвуют мои клиенты. И я могу руку отдать на отсечение, что поцелуй с Идой будет незабываемым. Чертыхаюсь, щелчком отбрасывая сигарету в темный угол подворотни за зданием отеля, и прослеживаю траекторию приземления по все еще горящему кончику. Мне срочно нужно вернуться домой и напомнить себе каждую из причин, по которым я не подвожу наши с Идой отношения к логическому развитию.

Следующие два дня я стараюсь контактировать с Идой по минимуму. Встречаюсь по очереди с каждым из друзей, чтобы напомнить себе, почему отношения с Кошкой – не лучшая затея. Я изо дня в день твержу себе, что отношения – это не та стезя, на которую я хочу ступить. С каждым разом у меня все лучшее удается убеждать себя в выбранной линии поведения. Конечно, Ида, как всякая женщина, вряд ли оценит эти мои попытки, но это, пожалуй, и к лучшему. А вот Роман называет меня дебилом, говоря, что я многое упускаю в жизни.

— Я тебя предупреждал, Никитос, и повторю. Просто нарисуй себе перед глазами картинку, как Ида вечером дома. Она готовит какое-нибудь замысловатое блюдо, пока ее муж крутится рядом, наливая ей вино. Ида обжигает палец, мужчина подходит к ней и целует этот палец, дует на него. Прижимает твою судью к раковине, пока держит ее палец под холодной водой, а сам трется стояком о ее задницу. Ужин сгорит к такой-то матери, зато Ида ляжет спать удовлетворенная. И заметь, дебил, не с тобой. Нет, она завернется в объятия мужика, который наверняка будет ценить ее и каждый день радоваться, что она находится рядом.

— Ром, может, я просто не нуждаюсь в таких отношениях?

Он смотрит на меня так, как будто я несмышленый малец, делающий напрасные попытки поднять штангу, а потом возвращает внимание на дорогу.

— Все нуждаются, просто некоторые из нас более искусно притворяются, что это не так. – Он откидывается на спинку сиденья и лениво крутит руль, поглядывая в зеркала заднего вида. – Самая большая хрень состоит в том, что ты будешь чертовски сильно сожалеть, оттолкнув Иду. Потом. Не в смысле через время. Это «потом» наступит сразу, как только до тебя долетит, что ты больше не можешь назначать ей свидания в отеле. Когда ты будешь писать ей, но все твои сообщения останутся без ответа. А потом, когда пройдет время и тепло и нежность во взгляде Иды сменятся холодным равнодушием, ты охереешь мой друг, как сильно тебе захочется, чтобы она снова посмотрела на тебя как прежде.

— Личный опыт с Ленкой?

Рома качает головой.

— Личный опыт у меня говнище, друг мой, и ты прекрасно знаешь об этом. Но в шестнадцать в меня влюбилась девочка. Еще до Ленки. Оля. Красивая такая. Знаешь, из тех домашних девочек, послушных папиных дочек, которые вырастают в женщин, о которых и придумали фразу про омут и чертей. Так вот я прямо упивался ее вниманием и любовью. Юзал юношеское нежное чувство при каждом удобном случае. А потом появилась моя Фурия, и я, естественно, сразу нырнул в это болото. Потому что ну елки-палки… там нежнятина платоническая, а тут потрогать дают. И не только потрогать. Ну я и влюбился в Ленку, как ненормальный, а Олечка страдала. Ну пострадала—пострадала, а потом ее взгляд погас. Она просто перестала смотреть на меня так, как смотрела в самом начале. И так сильно мне захотелось вернуть тот взгляд. Так меня ломало, не передать словами. Я и ревность ее пытался вызвать, и Ленку бросал, чтобы к Олечке прийти свободным и готовым к отношениям. Но Олечка уже увлеклась парнем из выпускного класса, а тот даром времени не терял. Когда Олечка выходила замуж, мне так херово было. Как будто уже тогда, в двадцать, я знал, что она могла бы стать моей женой. И с ней я был бы счастлив. Но в нежном возрасте вся кровь устремляется в пах, не давая мозгу прикинуть правильные варианты. И я упустил свою Олечку, которая и моей—то по факту никогда не была. Но даже сейчас, Никита, по прошествии стольких лет, я бы сказал, что сожалею о том, что не выбрал тогда Олечку.