Пенумбра усмехается и подмигивает. Думает, это произведет на меня впечатление. Так и есть. Мысленно переношусь в прошлое и ощущаю восторг: оказывается, мне выпало счастье лицезреть настоящую звезду.

– Но ты держал в руках не codex vitae, – говорит Пенумбра, качая головой. – Это уже не он.

Ну еще бы. Это была книга из пепла.

– А что случилось?

– Он издался, конечно.

Погодите-ка, я что-то не понял:

– Моффат опубликовал единственную книгу – «Хроники поющих драконов».

– Именно, – кивает Пенумбра. – Его книгой жизни стал третий и последний том эпопеи, которую он начал писать еще до того, как присоединился к братству. Это был грандиозный акт веры: закончить свой труд, но отдать его в библиотеку Каптала. Моффат показал книгу Первому читателю – тогда это был Найвен, предшественник Корвины, – и тот одобрил ее.

– Но Моффат забрал ее.

Пенумбра кивает.

– Он не сумел принести жертву. Не смог не напечатать заключительный том.

Выходит, Моффат расстался с братством Неразрывного Каптала ради того, чтобы нам с Нилом и еще несметному множеству шестиклассников-ботанов просто крышу сносило, когда мы читали третий и последний том «Хроник поющих драконов».

– Чувак, – говорит Нил, – это многое объясняет.

Он прав. Третий том взрывал мозги школьников как раз потому, что там вся линия повествования идет вразнос. Меняется интонация. Персонажи преображаются. Сюжет сходит с рельсов и начинает подчиняться некой скрытой логике. Читатели привыкли объяснять это тем, что Кларк Моффат начал принимать психоделические вещества, но на самом деле причина еще более необычна.

Пенумбра мрачнеет.

– Я считаю, Кларк допустил трагическую ошибку.

Ошибка или нет, но какое роковое решение! Если бы «Хроники поющих драконов» так и остались незавершенными, мы с Нилом никогда бы не подружились. Он бы тут не сидел сейчас. Может, и я не сидел бы. А занимался серфингом в Коста-Рике с каким-нибудь лучшим другом из параллельной вселенной. А может, торчал бы в серо-зеленом офисе.

Спасибо, Кларк Моффат. Спасибо тебе за эту ошибку.

Дома в Сан-Франциско я застаю Мэта с Эшли вдвоем на кухне: уплетают какой-то замысловатый салат, оба в ярких эластичных спортивных костюмах. У Мэта к поясу прицеплен зажим-карабин.

– Дженнон! – вопит он. – Ты когда-нибудь занимался скалолазанием?

Признаюсь, что не приходилось. Я же привык ловчить, вот и предпочитаю те виды спорта, где главное не сила, а проворство.

– Ну да, я так и думал, – говорит Мэт, кивая. – Но там дело не в силе. Там стратегия нужна.

Эшли с гордостью смотрит на него.

А он продолжает, размахивая насаженной на вилку зеленью:

– Нужно изучать каждый маршрут на ходу – составлять план, прикидывать, корректировать. Серьезно, у меня вот мозг сейчас устал сильнее, чем руки.

– Как съездил в Нью-Йорк? – вежливо интересуется Эшли.

Не знаю, что и ответить. Как-нибудь так: «В общем, усатый хранитель секретной библиотеки взбесится из-за того, что я скопировал целиком их старинную шифровальную книгу и передал ее в Гугл, но, по крайней мере, я жил в приличном отеле»?

Вместо этого говорю:

– В Нью-Йорке было неплохо.

– У них там шикарные скалодромы, – Эшли качает головой. – Наши и рядом не стояли.

– Да уж, дизайн интерьеров в «Рок-сити» определенно… оставляет желать лучшего, – прибавляет Мэт.

– Эта фиолетовая стенка… – с содроганием произносит Эшли. – Купили, наверное, первую попавшуюся краску.

– А ведь стенка для лазания – это такой простор для фантазии, – говорит Мэт. Он воодушевляется:

– Такой холст! На три этажа в высоту заполняй чем хочешь. Разрисуй как следует. В Ай-Эл-Эм есть один чувак… Оставляю их увлеченно обсуждать детали.

Сейчас бы поспать в самый раз, но я покемарил в самолете и потому сейчас не могу расслабиться, будто что-то в моем мозгу все кружит и кружит над полосой, отказываясь идти на посадку.

Я нахожу Кларка Моффата (целого и невредимого, не сожженного) на собственном коротком стеллаже. До сих пор неспешно перелистываю эпопею, читаю сейчас второй том, ближе к концу. Плюхаюсь на кровать и пытаюсь по-новому взглянуть на эту историю. В том смысле, что книгу написал человек, ходивший по тем же улицам, что и я, смотревший на те же сумрачные стеллажи. Он вступил в Неразрывный Каптал, а потом покинул его.

Что он узнал в пути?

Листаю до той страницы, где остановился.

Герои, ученый гном и низверженный принц, пробираются через гиблые топи в Крепость Первого Чародея. Я, конечно, знаю, что будет дальше, ведь я читаю уже в четвертый раз: Первый Чародей обманет их и выдаст королеве Драгане.

Всякий раз знаю предстоящий сюжетный поворот, знаю, что это должно произойти (а как еще герои попадут в башню Драганы и в конце концов победят королеву?), но читать эту главу всегда тяжко.

Почему нельзя по-человечески? Налил бы им Первый Чародей по кружке кофе, да и приютил бы на время… Хоть я и узнал много нового, смысл истории от этого особо не меняется. Моффат здорово пишет: ясно и размеренно, без лишних общих рассуждений о драконах и судьбе, ровно так, чтобы придать своему рассказу нужный объем. Типажи притягательны. Ученый гном Кочедыга – эдакий всезнайка, умеющий выйти сухим из воды. Телемах Полукровка – герой, которому хочется подражать. У него всегда есть план действий, он в любой ситуации находит решение, вечно окружен тайными союзниками, которых можно призвать на помощь: пиратами и колдунами, чье расположение он завоевал своими давними подвигами. Как раз сейчас начинаю читать главу, в которой Телемах будет трубить в Золотой рог Гриффо, чтобы разбудить мертвых эльфов Пинакского леса, которые обязаны ему, потому что он освободил… Золотой рог Гриффо. Так-так.

Гриффо, как Гриффо Герритзун.

Открываю ноут, начинаю делать пометки. Повествование продолжается:

– Золотой рог Гриффо тонко выделан, – сказал Ксенодот, проводя пальцем по изгибам Телемахова сокровища. – И все его волшебство в этой выделке. Понимаешь? В нем нет никакой магической силы – я не чую ее.

Кочедыга с недоумением смотрит на него. Разве не ради этой колдовской трубы они только что вынесли ужасы гибл ых топей? А Первый чародей объявляет, что в ней нет никакого проку?

– Волшебство – не единственная сила в этом мире, – тихо сказал старый маг, вручая рог его царственному хозяину. – Гриффо сотворил столь совершенный инструмент, что на зов его и мертвые восстанут. Он сделал его своими руками, без заклинаний, без драконьих песен. Мне жаль, что я такого не могу.