– Хорошо, – согласилась я, – поедем в полицию, но прежде я должна взять дочь.

В школе я объявила, что забираю Махтаб.

Ханум Шахин пришла в негодование. На протяжении нескольких месяцев, а особенно сегодня утром она была явно на моей стороне в конфликте с мужем. Но сейчас я совершила непростительный грех, приведя сюда сотрудников посольства США. Официально они были из швейцарского посольства, но представляли интересы Америки. Задачей ханум Шахин было «думать против Америки» и вбивать эту антиамериканскую чушь другим. Не даром она занимала свою должность.

– Мы не можем отдать ее. Это мусульманская школа, и мы должны придерживаться мусульманского закона, а в соответствии с ним ребенок принадлежит отцу.

– Вы должны! – крикнула я. – Он сделает с ней что-нибудь ужасное.

Ханум Шахин нахмурилась еще больше.

– Нет. Вам не следовало приглашать сюда людей из посольства.

– Хорошо, а вы поедете с Махтаб и со мной в полицию? Кто-нибудь из школы поедет с нами в полицию?

– Нет. Мы ничего не знаем.

– Но ведь он же говорил в вашем присутствии, что убьет меня!

– Мы ничего не знаем, – упрямо повторяла директриса.

Я обратилась к ханум Матави:

– А вы? Вы слышали, что он говорил?

– Да, слышала.

– Вы поедете со мной в полицию?

Матави быстро взглянула на ханум Шахин, которая подняла голову и щелкнула языком: нет.

– Во время уроков не могу, – ответила ханум Матави, – но после школы я поеду с вами в полицию и подтвержу, что он грозил вас убить.

Разочарованная в людях, от которых я ждала поддержки, ошеломленная страхом, возненавидевшая мусульманский закон, отнимающий у меня мою собственную дочь, я вернулась в машину.

– Они не отдадут мне Махтаб, – плакала я. – Я не хочу идти в полицию.

– Что вы собираетесь делать? – спросила Хелен.

– Не знаю.

Слова «полиция» и «мусульманский закон» не выходили у меня из головы. Если мусульманское право имеет такую власть над ханум Шахин, могла ли я надеяться на понимание со стороны полиции?

Там будут мужчины. Я уже не сомневалась, что появление в полиции означало для меня утрату Махтаб навсегда. Я не могла пойти на это, даже если мне угрожала смерть. Можно ли было рассчитывать, что Муди успокоится, что он не осуществит свои угрозы и что я доживу до завтрашнего дня? Был ли у меня какой-нибудь выбор?

Хелен и господин Винкоп пытались успокоить меня, помочь мне обдумать ситуацию. Они поняли, что я боюсь идти в полицию. Это было ясно. Они беспокоились также о моей безопасности и о судьбе невинной пятилетней девочки, втянутой в это безумие.

Я рассказала им о госпоже Алави и ее брате, который переправит нас с Махтаб в Пакистан.

– Вы сошли с ума, – спокойно произнесла Хелен. – Прошу вас, пойдемте в полицию. Нужно покинуть страну с их помощью, а Махтаб пусть остается здесь.

– Никогда! – решительно возразила я, еще раз пораженная бесчувственностью Хелен. Она вовсе не хотела причинить мне боль, но я помнила, что она иранка, несмотря на армянское происхождение. Эта женщина не в состоянии была понять моих чувств, чувств матери.

– Вы не пойдете в полицию? – спросил господин Винкоп.

– Нет. Если я сделаю это, то никогда больше не увижу Махтаб.

Сотрудник посольства глубоко вздохнул.

– Ну хорошо, – сказал он. – Мы сейчас не можем больше ничего сделать для вас. Может быть, нам поговорить с вашими приятелями?

Я позвала Элен и Хормоза.

– Вы можете ей помочь? – спросил господин Винкоп.

– Да, – ответил Хормоз, – мы не оставим ее одну. Будем с ней, пока не приедет Муди. Заберем Бетти и Махтаб к себе домой и обеспечим им безопасность.

Все уже понемногу успокаивались. Элен и Хормоз действительно хотели помочь. Хелен и господин Винкоп дали мне свои домашние телефоны, чтобы я тотчас же позвонила, если возникнут какие-нибудь проблемы. Затем они уехали.

Вместе с Элен и Хормозом я возле школы в их машине ждала возвращения Муди. Вдруг Хормоз сказал:

– Хотя это наша мусульманская обязанность, мы решили ничего не говорить сейчас Муди. Но ты должна пообещать, что все уладишь и не будешь снова обращаться в полицию.

– Спасибо, – прошептала я, – обещаю остаться в Иране, если смогу быть с Махтаб.

Я поклялась, что не попытаюсь больше бежать. Я поклялась бы даже на Коране.

Около двенадцати возле школы остановилось такси, из которого вышел Муди. Он сразу же заметил нас в машине Хормоза.

– Зачем ты их втянула в эту историю? – заорал он на меня.

– Она ничего не делала, – вмешался Хормоз, – и не хотела, чтобы мы приезжали, но мы сами настояли.

– Это неправда! Она ходила за вами! Она вмешивает вас в наши дела!

Хормоз вел себя с Муди не так, как Маммаль и Реза, которые не осмеливались противоречить «дорогому дяде». Молодой и сильный, он знал, что в любом случае справится с Муди, и не боялся его. Муди тоже чувствовал это.

Хормоз принял разумное решение.

– Давайте заберем Махтаб, поедем к нам и обсудим все это, – предложил он.

Вторую половину дня мы провели у них дома. Махтаб свернулась калачиком у меня на коленях, прильнула ко мне и с ужасом слушала тирады Муди. Он рассказывал Элен и Хормозу, какая я плохая жена, что ему давно нужно было разойтись со мной.

– Я прихожу в ужас, когда смотрю на него, – буркнула я в ответ. – Он хочет остаться в Иране, потому что он плохой врач.

Я вовсе не думала так. Муди был компетентным и даже известным врачом, но мне хотелось хоть как-то ему отомстить.

– Он такой ничтожный врач, что его вышвырнули из клиники в Альпене, – сказала я. – У него был один судебный процесс за другим, одна ошибка за другой.

Мы обменивались ядовитыми оскорблениями до тех пор, пока Хормоз и Муди не ушли под предлогом купить сигареты для Элен.

Элен воспользовалась ситуацией, чтобы дать мне совет.

– Не раздражай его, – сказала она. – Не говори о нем ничего плохого. Пусть он говорит о тебе, что только ему захочется, а сама молчи.

– Но ведь он рассказывает обо мне совершенно неправдоподобные вещи.

– Иранские мужчины звереют, если о них говорят плохо, – предупредила Элен.

Когда мужчины вернулись, Муди снова взялся за свое. Я презирала себя, но на этот раз слушала молча. Я покорно сидела, позволяя Муди разрядить бешеную ярость.

Подействовало. Постепенно Муди успокаивался, а какое-то время спустя Хормоз попытался дипломатически смягчить наши отношения. Он хотел, чтобы мы помирились. Он знал, что смешанные браки могут быть и благополучными. Во всяком случае, он был счастлив. Элен тоже. Так, по крайней мере, он думал.