– Погоди-ка, – Яков резко, если не сказать грубо, оборвал мои кулинарные фантазии, сворачивая тему разговора в неожиданную сторону. – Саша, так это твой отец написал очерки по истории Византии?

– Вы их читали! – обрадовалась девушка. – А еще папа три листа к Синайскому кодексу[147] нашел, помог их выкупить и в Санкт-Петербург привезти!

– О, что-то я про эту книгу слышал, – с удовольствием блеснул эрудицией напарник. – Кажется, за нее хорошие деньги обе…

Тут он осекся, как видно поняв, что сболтнул лишнего. Но наша гостья так воодушевилась, что не заметила скрытого подтекста, такого близкого букинисту и агенту ГПУ по продаже церковных реликвий «проклятым капиталистам», но кощунственного для дочери ученого.

– Как это поразительно, случайно встретить в поезде настолько образованных людей! – затараторила она быстро. – Мне так неудобно, ведь я вас еще совсем не знаю, но это должно быть настоящим чудом… Если бы вы как-то помогли вытащить отца из застенков проклятого чека, это же так очевидно, что его арест чудовищная ошибка, но в ней никто не дает себе труда разобраться!

– Гхм… – Яков задумался, будто о помощи, но я точно знал, его мысли страшно далеки от благотворительности. В любом случае, девушка успела наговорить тысячу слов, пока он принял решение:

– Понимаешь ли, с комиссарами ты не сильно ошиблась, – начал он медленно. – Мое имя Яков… Блюмкин!

– О нет! Убийца Мирбаха!!![148]

Лицо Александры побелело, глаза же осветились яростной решимостью. Совсем как у той девчонки в Кемперпункте, которую я не могу забыть уже третий год… Из-за которой, по сути, я не свалил в спокойные и сытые, даже в условиях кризиса, Соединенные Штаты, а все же решился на дикую и смертельно опасную московскую авантюру.

Гостья отчаянно дернулась вперед, встать, вырваться, но Яков мягко толкнул ее обратно на диван:

– Погоди. Может быть, ты не совсем в курсе, но, знай, есть правильные комиссары, и… не очень. Вернее, настоящие враги. И вот они, эти самые враги, и творят последние годы все безобразия в Советской Республике. Они и отца твоего в лагерь сослали, и мать, и еще многих хороших людей, вон, Леша не даст соврать, он сам недавно с Соловков. Поэтому наша задача – остановить гадов, причем любой, даже самой дорогой ценой.

– Так вы от Троцкого! – со странной смесью радости и ужаса в голосе догадалась гостья.

– Все же какая умная девочка! – засмеялся Яков, добавив не без самодовольства. – Разумеется, не зря же я служил у Льва Давыдовича адьютантом и начальником личной охраны!

В купе повисла гулкая тишина.

– Так что же теперь? Вы должны будете меня убить? – отстраненно зафиксировала свое положение Александра. – Можно тогда я съем еще немного шоколада?

Я протянул ей плитку; дьявольская логика ситуации попросту разрывала мою голову на части. Беспомощный ребенок, которого нельзя тронуть и пальцем, после признания Якова – страшная угроза моей жизни и нашей миссии, ее несколько слов невпопад, и останется только молить палачей о 148 милосердной пуле! Хвастливый супершпионишка, какой дьявол тянул его за язык?[149]

– Яков, ну и нах. я ты все разболтал? – я чуть было не сорвался на крик.

Но кто-то же должен варить нам чолнт?![150] обезоруживающе улыбнулся партнер, засовывая револьвер под подушку на своей полке. – Сможешь? – он подмигнул девушке. – Нет? Так не бойся, я научу. И отцу мы твоему обязательно поможем, ну, разумеется, если все получится как надо!

– Все, все сделаю, – выдохнула Александра, зажимая лицо в руках в тщетной попытке скрыть слезы.

Вот и пойми партнера… Успел влюбиться? В такого заморыша? Бред, не верю! Неужели отец так необходим? Интерес у Блюмкина неподдельный и корыстный, однако для настолько долгосрочных планов нет нужды вербовать дочь ученого в нашу команду. Разве что речь идет о действительно больших деньгах… да нет, полная же чепуха, откуда им взяться в замшелых религиозных бумажках![151] Может, он на самом деле позаботился о питании? Или я напрасно все усложняю, тогда как за личиной террориста-убийцы прячется игрок и романтик…

– «Который думает на два шага вперед и заранее озаботился дополнительным рычагом контроля за тобой, дурачком!», – плеснул керосинчика в костер сомнений внутренний голос.

И ведь попробуй возрази собственному разуму!

Кемперпункт, зима 1928 года (28 месяц до р.н.м.)

Выгружали наш этап весело и без затей. Просто выгоняли вагон за вагоном на заснеженную вырубку железнодорожного тупика где-то за Кемью и выстраивали в колонну по пять человек в ряду. Мешкающих подгоняли разухабистым матом и пинками, с особым шиком напирая на присказку: «Здесь вам власть не советская, – здесь власть соловецкая». Первый раз проявление местного юмора меня рассмешило, я даже пробормотал вполголоса: – «Хрен редьки не слаще», однако после многократного повторения охраной фраза заиграла всей полусотней оттенков черного. Именно с ней на губах конвоир мог легко влепить тяжелым, обутым в калошу валенком в лицо упавшему, отобрать чемодан, раскидать его содержимое по снегу или содрать приглянувшуюся шапку. Скорее всего, мог и убить любого, но до этого не дошло – все ж красноармейцы не чекисты. Напротив, они позволили тем каторжанам, кто послабее, сложить тяжелые баулы в приданные сани – к заболевшим и умершим, не мешкая всех пересчитали «пятерками» и повели, то и дело беззлобно покрикивая извечное: «Подтянись, шире шаг!».

Много времени дорога не заняла. Уже километров через пять я увидел высокий забор и вышки часовых, а еще чуть погодя дорога уперлась в громадные ворота, над которыми чернели скучные казенные буквы: «У.С.Л.О.Н.», а чуть ниже – «Кемский распределительный пункт».[152] Тут притихла даже вечно задиристая и бодрящаяся шпана.