Если смотреть на цифры из теплого начальственного кресла – вроде бы выжить можно, благо на центрокухне работают исключительно священники, а они тут, в отличие от 21-го века, в воровстве и аферах не замечены. Однако на практике любая неприятность ставит зэка, не обеспеченного посылками с воли, буквально на край всегда разверзнутой братской могилы. Например, травма, болезнь, любая неспособность работать в лошадином темпе десять-двенадцать часов в сутки – получи на день лишь фунт хлеба, да обходись без вечерней баланды и каши. Или тривиальная кража выданного на пять дней пайка – обычное дело даже при хорошем дневальном. Износ, потеря, воровство одежды – результат ничуть не лучше, потому как обмундирование выдают исключительно на тяжелых работах. Блатной закон не знает сострадания: проиграл – плати. Не имеет пощады и ГПУ: остался голый – мерзни, лишился хлеба – голодай, ослабел – умри.

Можно ли как-то обмануть фундаментально недостаточную систему? Безусловно, есть же священный блат! Оказывается, общие бараки и физическая работа – в основном удел бытовиков, мещан, рабочих, крестьян и даже мелкой шпаны. Тогда как контрреволюционеры из бывших чиновников, директоров или ученых, сумевших выжить в неразберихе этапа и первых недель пересылки, реально руководят всеми службами, конторами и производствами. Надсмотрщики попросту опасаются[165] каэров! К примеру, если у последнего из сучкорубов на носу очки, а словарный запас говорит как минимум о гимназии, его никто не тронет и пальцем, лучше пристрелят или дадут спокойно замерзнуть. Логику понять не сложно – сегодня это бесполезный и бессильный старик, завтра он встретит приятеля из университета, подчиненного из наркомата, и… внезапно окажется чуть ли не в самом верху лагерной иерархии.

Таким образом, мне, по идее, достаточно найти успевшего хорошо устроиться коллегу, одноклассника, соседа, друга семьи, и обеспечено теплое местечко табельщика или счетовода. Кормежка будет хоть из стандартного пайка, но, что принципиально важно, отдельного котла, да и работа легкая, в тепле и без надрывной траты калорий. Заболеешь – свои прикроют, украдут необходимое – ссудят, или подарят.

Очень жаль что все, кого я знал, остались чуть не в сотне лет «впереди».

Наряды среди новеньких распределяли с фантазией. Для начала рукраб устроил открытый аукцион, и первым предметом торга стала «вечная» халтура по доставке воды из Кеми на Попов остров посредством пары телег с цистернами. Работа ведрами, пусть даже на морозе, это тебе не баланы из болота тягать, да еще постоянно «за колючкой», в дороге, значит, можно брать мелкие поручения. Такую возможность надо ценить! И лот ушел на троих, в складчину, всего за сто пятьдесят рублей. Второй бид судьба не иначе как создавала для меня: помощник электромонтера! Я, было, попробовал биться, уговорившись занять у Михаила Федоровича его последние два червонца, но куда там: какой-то бывший офицеришко сумел выложить за уникальное местечко восемьдесят пять целковых. Последними, уже без торга, в продажу пошли выходные дни – всего-то по три рубля, пятидневка с хорошей скидкой за опт, то есть по червонцу.

Впахивать на лесоповале предлагалось уже совершенно бесплатно. Хотя, после короткого рекламного рассказа о повышенном пайке, новых теплых бараках на лесных командировках и шансе после начала навигации остаться на материке, желающих попасть «на тяжелые» оказалось заметно больше, чем требовалось. Отбирали только сильных, молодых, да с короткими сроками. Надеюсь, кому-то из них повезет, и обещания окажутся правдой, тогда как от обладателя клоунских ботинок я уже знал, что такое, конечно, бывает… но очень редко. В первые же три месяца[166] большинство просто перегорит в невыносимо тяжелой работе, замерзнет в щелеватых, сляпанных на скорую руку сараях, и будет выкинуто начальниками как бесполезный мусор, на Соловки, доживать в слабосилке до следующей смертельной зимы.

Следующая вакансия в исполнении кривляющегося распорядителя бала звучала диковато:

– Мусор таскать! Лошадь и помощника предоставляет администрация!

Не знаю точно, почему я сделал шаг вперед, не убоявшись откровенно подлой работы. Возможно, выстрелила давно лелеемая ассоциативная цепочка: лошадь – конский волос – леска – рыбалка – побег. Но скорее я подсознательно понял, что список реальных задач на сегодня и ближайшее будущее фактически завершен, и в этой ситуации компания не распределенного по нормальным местам интеллигентского балласта, пусть пока еще достаточно импозантного и сытого на вид, соседство опасное… Не зря сосед особо предупреждал о «приучении к свободному труду»: зимой, когда делать нечего, на выручку организаторам каторги идут специально изобретенные издевательства, такие как перемещение штабелей бревен и досок с места на место или вычерпывание моря ведрами. Никому ненужная суета, лишние люди, соответствующее питание и отношение.

Между тем рукраб посмотрел на меня странно-оценивающе, но возражать не стал, только пробормотал:

– Хиловат, но, поди, не сдохнет до весны… – и уже в полный голос гаркнул: – Че вылупился, как срака? Назвался, быстро!

«Во что я только ввязался!» – мелькнула в моей голове паническая мысль. Но отступать поздно. – Обухов! отрапортовал я и поспешно попятился назад, в злорадно улыбающийся чужой беде строй.

– Кто еще безработный? Радуйтесь, сволочи, за…бетесь на благоустройстве! – подтвердил мои мысли нарядчик. – А ну шаг вперед! Слева направо, фамилия!

После краткой финишной переклички я ожидал окончания затянувшегося чуть не до обеда спектакля. Но нет, самую интересную часть организаторы приберегли напоследок: распределение вакансий в женской части «дружного» каторжного коллектива, как минимум половину которого составляют подруги и подельщицы уголовников.

Хит сезона – домработница-кухарка для доблестных бойцов-красноармейцев![167] Потребность – двадцать человек! Подвох, по многочисленным грязным намекам, очевиден даже мне: главной обязанностью женщин станет отнюдь не приготовление еды, но самый тривиальный интим.

«Неужто силком в бл…ди загонять прямо тут будут?», – мелькнула обескураживающая мысль.

Подтверждая опасения, истошный крик бабского скандала взорвал угрюмую воркотню строя, но скоро я едва мог сдержать удивление: получить ценную работу проститутки не кинулись только старухи – все равно не возьмут. Кроме них в стороне осталась жалкая кучка охреневших от прямоты посыла каэрок.

– Жизнь их уже снасильничала, солдатики не добьют, – тихо заметил мне в ухо Михаил Федорович. – Поверь, не страшно бытовать подобным образом после воровской малины или рабочего барака… Тепло и сытно. Еще, глядишь, детишек приживут, да замуж выскочат.