Обстановка накалялась, и это, конечно, в конце концов привело бы к плохим последствиям. Кончилось бы терпение у наших солдат. Тем более что патрулей посылали много, и на всех не хватало офицеров, и часто шли два солдата без офицера. На второй день двое патрульных вообще исчезли, и их так и не нашли. Все понимали, что их, скорей всего, убили и где-то зарыли.

А потом появились немцы. И ситуация начала меняться в корне. К обеду третьего дня пришла колонна немецкой армии. Как рассказывал Володя, который был в патруле и как раз находился в центре этого городка на площади, это было как в кино про Великую Отечественную. Сначала мотоциклисты с пулеметами, затем колонна. Впереди и сзади бронетранспортеры с пулеметчиками наготове. В центре колонны старший офицер – на легковой машине в сопровождении других офицеров. Колонна въехала на площадь, части её рассредоточились по улицам вблизи площади. Из машины вышел старший офицер и его окружение… К нему быстро привели солидного мужчину – надо полагать, местного градоначальника, – еще каких-то представительных личностей. Старший из немцев им кратко пояснил, верней указал, что надо делать. Поскольку дискуссией и не пахло, местное начальство и не думало возражать, а только тянулось перед немцами. Причем немцы все говорили местным по-немецки, не затрудняя себя переводом, и те прекрасно их понимали.

Немцы вели себя очень по-хозяйски. К нашим патрулям подошел немецкий офицер, козырнул и спросил по-русски, кто они и где находится их часть. Пояснил, что им надо связаться с руководством нашей части. Солдаты ответили, после чего офицер козырнул и пошел доложить старшему. Старший офицер в сопровождении мотоциклистов с пулеметами поехал в расположение нашей части. Солдаты не знают, о чем говорили старшие офицеры, но, судя по всему, наш командир пожаловался на положение с водой. Где-то к вечеру, часа через два-три, была видна такая картина. Чехи быстро тянули водопровод в расположение части, металлические трубы прокладывали прямо по земле или слегка прикапывали. Сделали также разводку на несколько кранов, там, где им указали, работали очень споро. С тех пор чистая вода была всегда в изобилии. Кроме этого, чехи стали регулярно привозить колотые готовые дрова в требуемом количестве, т. е. и эта проблема тоже была быстро решена.

К вечеру на аэродроме произошли события, в корне перевернувшие отношение местных к нашему присутствию. Дело в том, что на аэродром можно было заехать с разных сторон, он был не огорожен. Только с одной стороны, по направлению от аэропорта к городу, был забор. И тот от скота, т. к. там был выпас. Этим пользовалась та самая местная молодежь. Залетали на мотоциклах, закидывали самолеты бутылками, камнями и прочим, смеялись над солдатами, которые пытались их вытеснить с посадочных полос. В солдат кидали то же самое, и они получали травмы и ушибы, но ничего не могли поделать. И вот вечером на третий день после появления немцев на полосы заехал легковой автомобиль, на котором четверо юнцов носилось по взлетному полю, подъезжали к самолетам и т. д… Приказ их вытеснить ничего не дал. Однако на этот раз хулиганы зашли далеко – они сбили машиной двух солдат, серьезно их травмировав. Чешский персонал аэродрома со смехом наблюдал за происходящим, с большой радостью встречая каждый удачный финт юнцов, и особенно их наезд на солдат. А солдаты с оружием не могли ничего сделать с этими юнцами – ведь стрелять им не разрешалось.

Но тут, к несчастью этих юнцов, к аэродрому подъехал немецкий патруль на двух мотоциклах с пулеметами. Немцы быстро все поняли. Юнцы, увидев немецкий патруль, кинулись удирать по крайней полосе. За ними, верней по параллельной полосе, помчался один мотоцикл. Отъехав подальше, так чтобы нельзя было зацепить кого-то случайного, пулеметчик одной очередью подбил автомобиль. Он сразу застрелил двух молодцов, сидевших на передних сиденьях. Автомобиль остановился. Двое сидевшие сзади выскочили и бросились бежать. Пулеметчик дал две короткие очереди по земле, слева и справа от бегущих. Один остановился, поднял руки и пошел назад, второй продолжал убегать, пытаясь петлять. Это вызвало смех у пулеметчика, и он короткой очередью срезал его, затем прошелся из пулемета по уже лежащему еще двумя очередями. Второго, стоявшего с поднятыми руками, немец поманил к себе, крича «ком, ком». Тот пошел, как пьяный, громко рыдая. Наш офицер послал солдат, и те вытащили из загорающегося автомобиля двух убитых, сидевших спереди. Идущему с поднятыми руками и рыдающему юнцу немец показал, куда идти. Подведя его поближе к аэропорту, поставил на колени, руки за голову и встал неподалеку с автоматом наготове. Юнец все время громко рыдал и о чем-то просил. Но немец не обращал на это никакого внимания. Чешский персонал аэропорта уже не смеялся и молча наблюдал за происходящим.

Скоро приехал легковой автомобиль с немецким офицером и двумя солдатами. Офицер вышел из машины, выслушал доклад старшего из патрульных, повернулся и пошел к ближайшему сбитому нашему солдату, лежащему на посадочной полосе в крови, в том месте, где его сбили. Ему уже оказывали помощь, бинтовали, накладывали шины, и он громко стонал. Офицер подошел, посмотрел, козырнул подошедшему нашему офицеру и сказал, показывая на автоматы у солдат: «надо стреляйт». Он явно не понимал, почему не применялось оружие в столь очевидной ситуации. Развернулся и пошел к стоящему на коленях юнцу. Уже подходя, на ходу расстегнул кобуру. Подойдя метра на три, выстрелил ему в лоб, после чего спокойно положил пистолет обратно и дал команду своим солдатам. Его солдаты побежали к аэропорту и скрылись там. Скоро стало понятно зачем. Они всех, находящихся там, буквально пинками выгоняли на площадку перед аэропортом. Сбоку и сзади офицера подъехал один из патрульных мотоциклов с пулеметом, и пулеметчик держал на прицеле всю эту толпу, молча и очень опасливо глядевшую на офицера и пулеметчика. Нам тоже казалось, что сейчас они положат из пулемета стоящих перед ними. Но офицер произнес краткую речь на немецком, которую согнанные перед ним угрюмо восприняли. Вероятно, он объяснил им, кто тут хозяин и как себя надо вести…

После всего случившегося уже никогда никто из местных и близко не подходил к аэродрому, кроме тех, кто там работал. Кроме того, часа через два приехал экскаватор, и пожилой экскаваторщик спросил, где надо русским рыть. Так были перекрыты боковые дороги и тропинки, ведущие к аэропорту, после чего была вырыта большая яма под солдатский туалет, который до этого чехи никак не давали делать. Теперь никто из местных не возражал. Надо сказать еще, что после этого наших солдат и офицеров стали свободно пускать в аэропорт и вообще везде. При этом старались… как бы не замечать. Попыток как-то хулиганить на аэродроме и т. д. тоже больше не было.

… Местное население очень уважительно относилось к немцам и немецким патрулям, выполняло их малейшие требования. Вообще, чехам в голову не приходило, что с немцами можно спорить или не соглашаться. Тем более как-то неуважительно к ним относиться…»[272].

Для понимания: причиной жесткого отношения немцев к чехам была не только склонность германцев к насилию или порядку. Вот что пишет в своей замечательной книге Юрий Галушко, попавший в Чехословакию в первый же день ввода туда войск стран Варшавского договора: «Вернувшись из эмиграции в Лондоне, бывший президент Чехословацкой Республики Э. Бенеш 2 августа 1945 г. подписал декрет о лишении гражданства всех граждан Чехословакии немецкой национальности. Немцев лишили всей собственности, ограничили в правах и профессиях. Им, как евреям при нацистах, «запрещалось покидать свои жилища после 19 часов, все, вплоть до младенцев на руках матерей, должны были носить нашивки на груди и спине с литерой «К». Немцам запрещалось пользоваться общественным транспортом, посещать рестораны, кинотеатры и другие общественные места, ходить по тротуарам и разговаривать по-немецки на улице. В некоторых районах местные власти даже требовали, чтобы немцам, невзирая на пол и возраст, выбривали половину головы (так они были заметны даже издали) … Мне с удивлением приходилось читать рапорты (1945–1946 гг.) советских военных комендантов различных немецких населенных пунктов, расположенных на границе с Чехословакией. Офицеры докладывали, что участились случаи, когда из Чехословакии на территорию Германии стали выдворяться от нескольких десятков до нескольких сотен граждан немецкой национальности в неделю абсолютно голыми (в демократических чехословацких СМИ того времени по этому поводу писали так: «Вы пришли к нам голыми, голыми должны и уйти».). На сопредельной стороне (т. е. в Чехословакии) многих голых немцев и немок запрягали в телеги, и под дружный хохот молодые чехи катались таким образом в сторону границы с Германией. Коменданты решительно требовали, чтобы, во-первых, каким-то образом по дипломатическим каналам было оказано воздействие на чехословацкое руководство. Необходимо было прекратить подобные безобразия, унижающие человеческое достоинство гражданского населения. Во-вторых, следовало рассмотреть вопрос о поставках в их комендатуры хоть какой-то гражданской одежды (мужской, женской, детской), т. к. пока коменданты вынуждены были одевать голых немцев (невзирая на пол и возраст) в трофейное обмундирование фашистской армии, захваченное на складах вермахта, или самостоятельно делать им одежду из мешков (в мешке вырезались отверстия для рук и головы). Питание и проживание этих немцев из Чехословакии также обеспечивалось силами и средствами советских военных комендатур. Всего с территории Чехословакии в 1946 г. было депортировано более 3 миллионов немцев. По официальным оценкам чехословацкой стороны, во время депортации были убиты, замучены или умерли своей смертью более 30 тысяч немцев… Естественно, среди солдат и офицеров армии ГДР, которые вошли в Чехословакию 21 августа 1968 г., были и те, чьи родственники испытали на себе все ужасы чехословацкой депортации 1946 г. Поэтому они и вели себя соответственно, жестко. И что самое удивительное, чехи такую жесткость воспринимали как нечто само собой разумеющееся. Никто не возмущался, никто не пытался не только противодействовать, но даже слова обидного сказать в адрес немецких военнослужащих»[273].