Тангейзер дрожал, словно в приступе лихорадки.

– Я принес вам воды, сударь, – подошел к нему Юсти.

Матиас повернулся. Челюсти у него свело с такой силой, что он не смог их разомкнуть. Кивнув, иоаннит взял чашу. Рука его тряслась, и он с трудом сделал несколько глотков. Ему нужно было пойти наверх одному, но он был не в состоянии сдвинуться с места.

– Юсти, мне требуется твоя помощь, – сказал рыцарь мальчику. – Я хочу, чтобы ты поднялся по лестнице, всё там осмотрел, а потом рассказал мне, что видел. Рассказал всё. Это будет отвратительно. Сможешь?

Подросток пристально смотрел на него:

– Да, сударь.

– Там будут трупы, но трупы ты уже видел. И для тебя они чужие.

– Я понимаю.

– Понимаешь?

– Вы не хотите видеть мертвую жену.

– Нет, не хочу. И не просто мертвую, а…

– Понимаю. Я видел своих мертвых братьев.

Они посмотрели друг другу в глаза, и Тангейзеру стало стыдно.

– Спасибо, – сказал он.

Юсти стал подниматься по лестнице, переступая через осколки стекла. Не успели его ноги скрыться из виду, как он остановился и крикнул вниз:

– Здесь, на лестничной площадке, мужчина! Его проткнули много раз. Он старый, старше вас. Наверное, слуга или повар – у него красные руки.

– Молодец. Иди дальше.

Матиас ждал, глупо и трусливо, хотя совесть призывала его последовать за гугенотом.

– Я в гостиной, – донесся до него голос Юсти. – Тут мертвые мальчики, два мертвых мальчика. Заколотые. Девочка, вся в ранах… О Боже! Все мертвы!

Он на секунду умолк, но затем заговорил снова:

– Женщина в окне. Нога привязана к золотистому шнуру. А шнур к оконной раме. Она довольно старая… хотя, может, и не очень… трудно сказать. Она вся порезана, а ее…

– Да, я видел, – отозвался госпитальер. – Думаю, это мадам д’Обре. Кто-то еще?

– Нет. Трое мертвых детей, слуга и висящая женщина. Тут все пусто. Ни ковров, ни картин, ни мебели. Ничего не осталось.

– Хорошо. Иди в следующую комнату.

– Это спальня.

Тангейзер ждал. Он пытался побороть тошноту, отыскивая хоть какую-то логику в случившемся. Воры явились грабить и убивать богатых гугенотов. Почему бы и нет? Не прошло и часа, как он сам убил и ограбил такого же. Но почему этот дом? Упорство, с которым преступники пытались добраться именно до этой добычи, выглядело подозрительным. Грабителей привлекает легкая нажива, а не драка, беззащитное жилище, а не дом, украшенный кастрированным трупом их товарища. Тангейзер снова посмотрел на тело Алтана. Его убийца проник через заднее окно под звон бьющегося стекла. Дерзкий человек. Опасный. Человек, план которого строился на собственной смелости.

Нападение должно было совпасть по времени с атакой швейцарской гвардии на особняк Бетизи, сигналом к которой послужили удары колокола церкви Сен-Жермен-л’Осеруа. А это невозможно, если не знать о штурме особняка заранее. Свой человек в милиции или дворцовой гвардии? Но милиция действует несогласованно – они опоздали и даже теперь пребывают в растерянности. Грабителей предупредили, но когда? Чтобы подготовить такую масштабную операцию, даже при наличии дисциплинированных бойцов – в разгар субботней ночи вывезти мебель, одежду и даже муку – потребуется очень много времени… Четыре часа? Или больше? Нет, гораздо больше.

Никто не мог бы так расправиться с Алтаном Савасом, не будь он предупрежден заранее, причем не только о присутствии серба, но и о его способностях. Будь эти люди обычными грабителями, которыми они хотели казаться, Тангейзер застал бы Алтана складывающим на улице пирамиду из их трупов. Чтобы спланировать и осуществить такую сложную осаду, убийцы должны были обладать подробными сведениями. Импровизация тут была исключена.

Значит, подготовка заняла не часы, а дни.

Матиасу был знаком криминальный мир Сицилии, Венеции, Стамбула и Северной Африки. Он мог представить и безжалостность, и силу преступных братств Парижа. Мог поставить себя на их место. Лучшие из них могли узнать об акции против гугенотов раньше городской стражи или милиции. Возможно, даже раньше дворцовой гвардии. Их люди занимались черной работой и были невидимы, но именно на их труде держался Лувр: они выносили королевские ночные горшки, и их женщин насиловал герцог Анжуйский, чтобы продемонстрировать матери свою мужественность. Все преступники города перед этой ночью стряхивали остатки похмелья и высматривали шанс, который выпадает лишь раз в жизни. Тем не менее эта банда разграбила особняк д’Обре, несмотря на сопротивление, и исчезла еще до рассвета. Дома вокруг церкви Сен-Жермен-л’Осеруа тоже были разграблены, но во время рейдов и обысков милиции. Конечно, здесь было чем поживиться, но в округе полно домов побогаче, которые можно было обворовать, не рискуя так сильно.

Особняк д’Обре выбрали намеренно.

И это не случайное преступление посреди всеобщего хаоса.

Не просто невезение.

Как и препятствия, помешавшие ему добраться сюда раньше.

Карла не просто погибла – это умышленное убийство.

Есть, конечно, и другая возможность – целью нападения были мадам д’Обре и ее дети, а Карла просто оказалась случайным свидетелем, которому не повезло. Но это не объясняет, почему они с Орланду провели ночь в Лувре, в тюремной камере. Или почему Орланду, сыну Карлы, стреляли в спину.

Кто-то заранее предупредил убийц о плане устранения Колиньи и его сторонников-гугенотов. Но, по словам Арнольда, это решение приняли только вчера поздно вечером. Правда, тогда было получено лишь одобрение слабого и жалкого короля. Сам заговор созрел гораздо раньше, и во главе его стояли Екатерина, Анжу, Таванн и Рец – сборище лжецов и заговорщиков, равных которым не было ни во Франции, ни в других странах. В любом случае заговор против Карлы зависел от сведений, полученных с самых секретных совещаний в Лувре.

Подняв голову, Тангейзер увидел на лестнице Юсти. Мальчик был бледным и напуганным.

– Спальню тоже ограбили… унесли даже матрас… – пролепетал он.

– В комнате ты нашел мертвую женщину, – сказал Тангейзер.

– Да, сударь.

– И ты уверен, что она мертва.

Юсти кивнул. Умный парень.

– Расскажи мне все, – попросил госпитальер. – Сколько ей лет? Приблизительно? Она старая? Молодая?

– Не очень молодая, но и не старая. Обычная женщина. Лет тридцать.

Карле было тридцать пять.

– Какого цвета у нее волосы?

Нахмурившись, Юсти поднял глаза к потолку и задумался. Потом с сожалением покачал головой:

– Не знаю. У нее на голове был горшок.

– Горшок?

– Ночной горшок.