В конце сентября подводная лодка, получившая название «Барс» была спущена на воду и часть команды «Левиафана», вместе со вновь сформированным экипажем, набранным из моряков кронштадтской эскадры, занялась ее испытаниями. Первые выходы прошли успешно: субмарина была остойчива, легко слушалась руля и была способна погружаться на глубину до тридцати метров. Ее скорость под водой достигала восьми узлов, а работа дизеля и вентиляция отсеков обеспечивались за счет поднимаемого на поверхность шноркеля.[18]

Испытания длились до начала зимы и, если не считать нескольких мелких поломок, завершились вполне удачно. Тем не менее, по настоянию дотошного Ярцева, «Барс» снова вернули на верфь для ряда доработок.

За неделю до Нового года в заснеженную столицу прибыл курьер из Стамбула с письмом от Суворова, в котором сообщалось о размещении в балканских столицах русских воинских гарнизонов, создании тридцатитысячной армии и флота из южных славян, а также учреждении временного военного управления на всей территории полуострова. Одновременно Суворов испрашивал высочайших указаний по поводу своих дальнейших действий.

На следующий день с надежной охраной к Александру Васильевичу был отправлен фельдъегерь, в дорожной сумке которого лежали императорские указы о присвоении Суворову звания генерала-фельдмаршала, титула графа Рымникского и награждении орденом Святого Георгия Победоносца, а также производстве Грейга в полные адмиралы. Там же имелись секретные инструкции о подготовке к провозглашению нового государства Дакии со столицей в Константинополе (так теперь был поименован Стамбул) и возведению на его престол внука Екатерины, великого князя Константина.

По замыслу Екатерины и Потемкина, коронацию предполагалось осуществить летом, назначив Суворова регентом[19]малолетнего монарха.

Сразу же после Рождественских святок светлейший вплотную занялся подготовкой вояжа императрицы на Балканы.

Был определен круг лиц, приглашенных на коронацию, и разработан маршрут следования царского поезда. До Таврии он пролегал по сухопутью, а далее, до Стамбула — по морю. Для облегчения столь небывалого путешествия, всем губернаторам и наместникам по пути движения поезда, были разосланы высочайшие повеления об обустройстве необходимых дорог, а также мест отдыха царственных особ. Аналогичное было направлено и в Севастополь, адмиралу Макензи с Ушаковым. Им предстояло позаботиться о временном размещении всех прибывших в городе и последующей доставке морским путем в Стамбул.

Для исключения возможных провокаций со стороны Турции в период коронации, в первых числах апреля, по указанию светлейшего, «Левиафан» вышел в море и взял курс на столицу будущей Дакии. Десять из его шестнадцати ракетных шахт были загружены новыми морскими орудиями, винтовками и боеприпасами для ее гарнизона.

— Ну что, Борис Нухович, наконец-то навестим Адриатику с дружеским визитом, — сказал, осматривая в бинокль далекий горизонт Морев.

— А почему нет? Мы заслужили этот праздник, — попыхивая трубкой с душистой латакией,[20]невозмутимо ответил Сокуров.

Радовалась неожиданному выходу и команда. Всем надоела сырая петербургская зима и снова хотелось увидеть солнечный Босфор.

— Там сейчас тепло, — мечтательно щурил глаза Коробов, забросив ноги на направляющую балку торпедного стеллажа и поигрывая золотым империалом в руке. — Опять же, ракия и бабы.

— А тебе их что, в Питере не хватало? — хмыкнул Ксенженко, проверяя работу бортового компьютера.

— Отчего же, вполне, — рассмеялся тот. — Только очень уж они сонные и на золото падкие. Гречанки погорячей будут и меньше берут.

Пройдя Северное море и Ла-Манш, «Левиафан» вышел в Бискайский залив и двинулся вдоль берегов Испании. Погода была чудесной, и двигались, в основном, в надводном положении. Изредка на горизонте возникали парусные корабли, которые сразу же меняли курс и исчезали в голубой синеве. С мостика и рубки корабля подводники с интересом наблюдали за стаями весело резвящихся в ультрамариновых волнах дельфинов и парящими в высоком небе громадными альбатросами, удивлялись непередаваемым краскам вечерней зари и с волнением вдыхали пьянящий, налетающий порывами, легкий бриз.

При подходе к Гибралтару, в районе Танжера, вахтенный сигнальщик с рубки заметил идущий встречным курсом двухмачтовый бриг. В нескольких милях от «Левиафана» он лег на другой галс и стал отворачивать в сторону.

— «Дун-кан», — раздельно прочел мичман блеснувшую в лучах солнца на борту парусника золотистую надпись, о чем доложил прогуливающемуся по мостику Корунскому.

Тот вскинул к глазам бинокль, издал легкий возглас удивления и нажал рычаг «каштана». Через несколько минут в рубке появились Морев с помощником.

— Александр Иванович, взгляните, — протянул капитан 2 ранга бинокль командиру. — Уж не тот ли этот «Дункан», что пытался умыкнуть нашего Михаила Ивановича?

— Да, вроде похож, — сказал через минуту Морев и, передав бинокль помощнику, отдал команду идти на сближение с бригом.

Неравная гонка длилась недолго и, как только ракетоносец приблизился к паруснику на расстояние в несколько кабельтовых, корму брига окутал дым и у самого носа «Левиафана» всплеснул водяной фонтан.

— Ты смотри, моська, а огрызается, — одобрительно хмыкнул Морев и приказал сбросить ход. — Гарик Данилович, — обратился он к Корунскому, — давай наверх расчет ПЗРК[21]и швартовую команду с автоматами.

Вскоре за их спинами послышалось тяжелое сопение и выскакивающие по одному из рубочного люка вооруженные подводники заняли места по боевому расписанию.

— А ну-ка, лейтенант, — кивнул Морев угнездившему в отдраенном иллюминаторе рубки пусковую трубу ПЗРК офицеру, — пальни ему по корме.

— Слушаюсь, — ответил тот и, изготовившись к стрельбе, плавно нажал спуск.

В рубке громыхнуло, оставляя за собой дымный след, ракета унеслась к цели, и на корме брига всплеснула яркая вспышка.

Когда на малом ходу «Левиафан» подошел к оставшемуся без управления паруснику, от него, в сторону виднеющегося у горизонта материка, неслись две полные людей шлюпки.

Отправленная на корабль во главе с Пыльниковым швартовая команда обнаружила на залитой кровью палубе изрешеченные осколками тела нескольких убитых моряков, а в его трюме — три десятка изможденных людей, закованных в цепи. Пленники оказались сербами и рассказали, что их везли с турецкого невольничьего рынка в Измире, в одну из английских колоний. В матросском кубрике нашли целый арсенал оружия, а в каюте капитана судовые документы о принадлежности судна Ост-Индской компании и значительную сумму в английских гинеях.