– Испей, господине.

Раничев по обычаю поклонился на три стороны, выпил и, опять же – по обычаю, крепко поцеловал молодую хозяйку в губы. Та зарделась от удовольствия, следующую чарку поднесла тиуну, тоже поцеловала, засим поклонилась и вышла, оставив мужчин наедине с яствами и делами. Стол у Захара был не то чтоб очень богат – видал Иван столы и побогаче, – но и не беден. Пшенная каша, заправленная шафраном и конопляным маслом, пироги с зайчатиной и грибами, поросенок, форель, уха-белорыбица. На заедку – тушеная капуста, блины, огурцы с медом, в братине – пиво, вернее, ядреная бражица на клюкве да на бруснике – ух, и хороша же! Иван с удовольствием осушил полную кружку. Болтая ни о чем, гости и хозяин довольно быстро насытились, пришло время для важной беседы. Захар вышел из-за стола и низко поклонился Раничеву:

– Дай те Господь здоровья, Иване Петрович, что не побрезговал зайти к холопю бедному в дом.

Иван улыбнулся – тоже еще, «бедный холоп» – однако не перебивал, понимая, что беседа идет по общепринятым правилам.

– Есть у нас к тебе с Хевронием дело, – не витая вокруг да около, Захар сразу перешел к главному: – Хотим мы рядок у реки поставить, у брода.

– Чего же не у моста?

Раскудряк вздохнул:

– Так мост-то – обители Ферапонтовой, чернецы сами торгуют, нам не дадут рядка сладить.

– Ясно, – кивнул Иван. – Вопрос такой: чего вы от меня-то хотите?

Захар и Хевроний переглянулись.

– А хотим, боярин-батюшка, что б ты с нас посейчас оброка не брал, а взял бы зимою – в два раза больше!

– Вот как! – усмехнулся Раничев. – Думаете, заработаете неплохо?

– А как же?! – Раскудряк азартно прихлопнул по столу ладонью. – Смотри, господине, мы уж все посчитали, – подойдя к шкафу, он достал оттуда листы коричневатой бумаги и с поклоном протянул гостю.

– Так, так… – Иван углубился в чтение. В общем-то, понятно все было написано. Расходы: столько-то – на обустройство рядка, столько – на государево мыто, эстолько – нанятым работным людям, ну и на мзду, конечно, как же без этого?

Раничев отложил листы в сторону:

– Чем торговать-то хотите?

– А всем, батюшка, – Захар наполнил опустевшие кружки брагой. – Смотри сам – по реке торговый путь проходит, тут же и брод, и волок. А тут и мы – с грибами, с орехами, с дичью, да с той же бражицей – этого товару много, и брать будут охотно. К тому же – и полотно у нас, и убрусы расшитые, да и кузнецких дел товарец привезем, буде занадобится. К тому ж, какой товар в городе купец не продал – мы возьмем, и куда как дешевле – какая ж купцу выгода непроданное обратно везти?

– Что ж, идея хорошая, – кивнул Иван. – И бизнес-план вроде неплох. Ну – действуйте. С оброком, так и быть, подожду… А может, подумаю, да еще и сам вложусь.

Хевроний с Захаром молча бухнулись на колени:

– Спаси тя Бог, батюшка!

– Ну, полно, полно, – Раничев засмеялся. – Что, Захар, брага у тебя уже кончилась?

– Да как же кончилась-то, боярин? Эй, Анфиска! А ну-ка, тащи туес… Тот, большой, березовый…

Покинуть избу гостеприимного хозяина удалось лишь к вечеру, когда заметно стемнело. Прощаясь, Захар послал проводить гостей трех крепких юношей, вооруженных увесистыми дубинами.

– Это к чему еще? – удивился Иван.

– Монастырь тут у нас, – Раскудряк желчно сплюнул. – Бывает, пошаливают монаси…

– А, монастырь, – вспомнив, ухмыльнулся Раничев. – Так что, отбили у него рощицу?

– Поначалу договорились, – кивнул Хевроний. – Да только вот со студня-месяца новый архимандрит в обители – Феофан, ух, и мерзкий же старикашка. Нанял, пес, воев – отбил у нас и заливной луг, и омута, и рощицу.

– Вот гад! – Иван недовольно покачал головой. – Не тот ли это Феофан, бывший архиепископ?

– Он и есть, – усмехнулся Захар. – С епископства его скинули, не знаю уж, за что… И так ведь не убился – поначалу в дальней обители укрылся, теперь вот у нас, в Ферапонтовом монастыре верховодит.

– Знавал я этого Феофана, – Раничев вдруг вспомнил полубезумный взгляд маленьких глубоко посаженных глаз предателя-архиепископа – тайного соглядатая ордынцев, а затем и Тимура. – То, что он сейчас тут архимандрит – в том хорошего мало.

– Знамо дело, – согласно кивнул Раскудряк. – Прижимает гад, скоро совсем все луга захапает. Говорит, у него на то княжья грамота есть.

– Посмотрим, – неопределенно хмыкнул Иван. – Ежели что – поборемся.

– И правильно! – истово заверил Захар. – Давно пора дать укорот чернецам, верно, Хевроний?

– То так.

По совету тиуна, парней-дубинщиков отпустили, лишь когда впереди, за деревьями, показалось Обидово – черными избами на фоне быстро темнеющего неба. Где-то в отдалении – кажется, в лесу – вдруг послышались крики. Иван обернулся, заметив позади оранжевые точки горящих факелов.

– Что это там?

– Не знаю, – Хевроний напрягся. – Непонятно все это, лучше б нам побыстрее домой ехать.

В этот момент впереди затрещали кусты. Раничев вытащил саблю…

– Что там за тать крадется?! – грозно воспросил тиун. – Отзовись!

– То я, Михряй, сын Никодима Рыбы, с дружками, – на дорогу выбралось несколько угрюмых парней. Узнав Раничева и тиуна, юноши поклонились.

– Мальцы наши в лесу, – объяснил Михряй. – Поутру ушли, до сих пор нету. Ищем вот…

– Так придут еще, чай, заплутали.

– Так-то так… Да говорят, медведь-оборотень по заречным лесам шастает. А они ведь туда пошли, бродом. Брусницы да орехов там не меряно.

Из лесу вновь послышались крики. Факелы явно приближались.

– Кажись, нашли, – несмело предположил кто-то из юношей. – Вона, уже идут обратно.

Иван тронул поводья и медленно поехал в деревню. Тиун Хевроний вскоре нагнал его, а ребята остались дожидаться своих.

В избе Никодима Рыбы, где временно поселился Раничев, его уже ждала приготовленная постель и холодный, принесенный из погреба квас в высоком глиняном кувшине. Иван жил здесь в одиночестве – все домочадцы Никодима, вместе с хозяином, дабы не мешать господину, переселились в подклеть да в другие избы. Сбросив охабень на лавку, Раничев с удовольствием отхлебнул из кувшина и, смачно зевнув, перекрестил рот.

Во дворе послышались голоса – видно, вернулись искатели пропавших подростков. По ступенькам крыльца тяжело застучали шаги:

– Не разбудил, батюшка? – просунулась в дверь цыганистая голова тиуна.

Иван зажег свечу:

– В чем дело, Хевроний?

Тиун поклонился:

– Вновь чернецы озоруют – мальцов наших избили в орешнике. Говорят – их орешник, обители. А испокон веку орешник тот наш был – общественный.