Он хлопнул с размаху дверцей «пежо» и зашагал к ступеням, по дороге сорвав с себя галстук и засунув его в карман пиджака.

— Не повышай голоса, — прошипел дядя. — Нам ни к чему еще одна сцена. Хватило той, что ты устроил вечером. — Заперев машину, он последовал за племянником через стоянку служебных машин к заднему входу в отель. — Что за дьявольщину ты разыгрываешь? Да еще перед всем городом?

Издалека они смотрелись как отец и сын, собравшиеся вместе на торжественный банкет. В черных парадных костюмах и куртках, в начищенных ботинках. Ненависть, которую эти двое испытывали друг к другу, проявлялась только в выражении лиц и в стиснутых кулаках Хола.

— Ах вот в чем дело? — выкрикнул Хол. — Вот что тебя заботит! Репутация. Как бы люди чего не подумали! — Он постучал себя по голове. — А тот факт, что твой брат — мой отец — лежит в этом ящике, не проник в твое сознание? Не думаю!

Лоуренс протянул руку и придержал племянника за плечо.

— Послушай, Хол, — сказал он уже мягче. — Я понимаю, что ты не в себе. Все это понимают. Вполне естественно. Но бросаться дикими обвинениями совершенно ни к чему. От этого только хуже. Люди начнут задумываться, не кроется ли за ними что-либо существенное.

Хол попытался стряхнуть его руку. Дядя крепче сжал пальцы.

— Весь город — и комиссариат, и мэрия — все сочувствуют твоей потере. Твоего отца очень любили. Но если ты не прекратишь…

Хол сдвинул брови.

— Ты мне угрожаешь? — Резким движением он вырвал плечо из-под дядиной ладони. — Угрожаешь?

В глазах Джулиана Лоуренса словно открылись ставни. Из-за сочувствия и родственной заботы выглянуло нечто иное. Раздражение и, кажется, что-то еще. Презрение.

— Ты смешон, — ледяным тоном проговорил он. — Бога ради, возьми себя в руки. Тебе уже двадцать восемь, ты не какой-нибудь избалованный школьник!

Он вошел в отель, бросив через плечо:

— Выпей немного и выспись. Утром поговорим.

Хол обогнал его.

— Говорить больше не о чем, — сказал он. — Тебе известно, что я думаю. Что бы ты ни сказал или ни сделал, не заставит меня отказаться от своего мнения.

Он резко свернул направо, направляясь в бар. Дядя постоял, глядя ему вслед, пока стеклянная дверь не разделила их. Потом повернулся к портье у входа.

— Добрый вечер, Элоиза. Все хорошо?

— Выдался очень спокойный вечер. — Она дружелюбно улыбнулась ему. — Похороны всегда утомительны, верно?

Джулиан закатил глаза.

— Вы даже не представляете. — Он опустил ладони на стол между ними. — Почта была?

— Только это, — ответила она, передавая ему белый конверт. — Но в церкви все прошло хорошо, да?

Он угрюмо кинул.

— Насколько может быть хорошо при таких обстоятельствах.

Он взглянул на адрес на конверте, написанный от руки, и медленно расплылся в улыбке.

Ему прислали сведения о визиготской погребальной камере, обнаруженной в Кийяне. Джулиан надеялся, что она окажется связана с его раскопками в Домейн-де-ла-Кад. Раскоп в Кийяне был опечатан, разрешение на работы еще не получено.

— Когда пришло письмо, Элоиза?

— В восемь часов, мсье Лоуренс. Доставлено лично.

Он в быстром ритме простучал пальцами по столу.

— Превосходно. Благодарю вас, Элоиза. Теперь, если я кому-нибудь понадоблюсь, я у себя.

— Хорошо, — улыбнулась женщина, но он уже не смотрел на нее.

К четверти десятого Мередит покончила с ужином.

Она вышла в вестибюль с шахматным полом. Устала до смерти, но запираться в комнате пока не стоит. Все равно не уснуть, слишком взбудоражены мысли.

Она выглянула из входной двери в темноту двора.

Не пройтись ли? Дорожка ярко освещена, но на ней пусто и тихо. Она одернула красный джемперок от «Аберкомби и Фитча» на тонкой талии и отказалась от этой идеи. К тому же ближайшую пару дней будет нечего делать, как только гулять.

Да и не хочется после того, что было…

Мередит отмахнулась от последней мысли.

Из коридора, ведущего к бару на террасе, доносился тихий гул голосов. Она не слишком любила сидеть в барах, но чем отправляться к себе и забираться в постель, уж лучше туда.

Пройдя мимо витрин с посудой и фарфором, она толкнула стеклянную дверь и вошла. Помещение больше походило на библиотеку, чем на бар. Стены до потолка закрыты застекленными стеллажами с книгами. В углу составлены передвижные лесенки, чтобы добираться до верхних полок.

Кожаные кресла стояли вокруг круглых низких столов, как в мужском загородном клубе. Атмосфера была спокойной и уютной. Две пары, семья и несколько одиночек.

Не увидев свободного стола, Мередит придвинула табуретку к стойке. Положила брошюру и номерок с ключом и взяла карту вин.

Бармен улыбнулся:

— Coctails d'un cote, vins de autre.[19]

Мередит перевернула карточку, прочитала названия вин на обратной стороне, потом отложила листок.

— Quelque chose de la region? — попросила она. — Qu'est ce que vous reccommendez?[20]

— Blanc, rouge, rosé?[21]

— Blanc.[22]

— Попробуйте шардонне «Домейн Бегюд», — предложил новый голос.

Мередит, не ожидавшая услышать здесь английскую речь, да и вообще не ожидавшая, что с ней кто-то заговорит, обернулась и увидела молодого человека, сидящего на пару табуретов дальше вдоль бара. Места между ними были заняты пиджаком хорошего покроя, небрежно брошенным на табуретки, а его крахмальная белая рубаха с расстегнутой верхней пуговицей, черные брюки и туфли странно противоречили его совершенно подавленному виду. Копна каштановых волос свешивалась на лоб.

— Местные виноградники. Из Сепи, это к северу от Лиму. Неплохое винцо.

Он повернул голову и взглянул на нее, словно желая проверить, слышит ли она, потом снова уставился в стакан красного вина.

Какие голубые глаза.

Мередит вдруг сообразила, что помнит его. Этого самого парня она видела не так давно на площади Де Ренн в похоронной процессии. Почему-то это воспоминание смутило ее. Как будто она украдкой подглядывала за ним, вовсе того не желая.