домах в городе, все же не столица, общались запросто самые разные сословия, даже недолюбливающие друг друга. Положим, греки не жалуют армян, но дела надо вместе делать. Недавно из Баку приехал с семьей, включая мать, брат Захидова – инженер, работал на нефтяных промыслах. После революции там образовалась независимая республика Азербайджан, начались беспорядки.

Юлия несколько сторонилась вновь прибывших. И если раньше она, довольно легкомысленная хозяйка, делала заказ кухарке по настроению, то теперь домом заправляла тетка Алексана, закладывавшая уши промасленной ватой от сквозняка. В обед на стол подавались невиданные в этом доме раньше блюда, такие как плов с кишмишем и миндалем (кстати, вкуснейший), и Алексан был очень доволен. Стряхивал с пиджака сладкие крошки «мезе хурабья»[30] и не слушал возражений жены. Этим вечером обошлось без кулинарных сюрпризов: на столике у буфета помещались чаша с ромовым пуншем, несколько бутылок донских вин и различные водки в цветном хрустале. Тут же, у буфета, ловко выпивал и закусывал господин в пиджаке из твида. Его я видел с Липчанской. Мы разговорились. Оказалось, бывший офицер. Ушел с армией, добрался до Стамбула. Однако вернулся.

– В документах смыл настоящую фамилию и вписал девичью матери. Алексан помог найти работу. Я чертежник.

– А, работа на новой стройке?

– Да. Там нехватка рук, специалистов. Да и вообще, такая чехарда, что не особо смотрят в бумаги. Сами понимаете, власть тут сменилась позже. Кто уж там был против кого, махнули рукой.

Я вспомнил проверку стройки товарищами «из московской комиссии».

– А почему вернулись?

– Да все одно! Ну, добрались мы до Турции. Встали в виду Стамбула. Две ночи провел на ногах, все коридоры и палубы – завалены. Любой клочок свободного места занят. Пить все время хочется, ведь из еды – селедки и иногда хлеб. Воды не достать, пили морскую. При этом, заметьте, штабные в кают-компаниях выпивают и играют в карты.

С досадой хмыкнув, он прицелился и подцепил на вилку пряную рыбку.

– Писал своим в Евпаторию. Хочу их разыскать. Устал. Сначала германская, потом Гражданская. Хочу спокойно прожить то, что осталось.

Нанберга он знал, но мало. Не был в его прямом подчинении. О нападении и пропаже его жены знал только понаслышке. Я было наладился расспросить его о делах стройки, но господин уже пожалел о своей откровенности и сбежал к другим гостям.

Без цели я шатался по гостиной. Долетали обрывки разговоров:

– Скоро «куманькам»[31] крышка.

– Думаете?

– Дело времени.

– А не вы ли приветственные телеграммы подписывали? Доигрались в либерализм.

После переворота семнадцатого года городские думы Ростова и Нахичевани телеграфировали Временному правительству о своей поддержке. На меня беседующие косились. Разговор сразу переходил на беспроигрышные темы: погода, продукты, дворники. Многим было известно, что я давний приятель Захидова. Но знали также и то, что я служу в народной милиции. Тут «куманьки», а там в милиции ругают – «контру». Прав Нанберг, Гражданская не закончилась, идет в умах, в гостиных и кабинетах.

Весь этот вечер мне надоел. Я решил поискать хозяев, чтобы откланяться. Но тут меня поймала тетка Алексана, громко, из-за ваты в ушах, попросила разыскать Юлию, распорядиться подавать ужин. Я заглянул в ближайшую приоткрытую дверь. Юлия чистила апельсин. Кобальтовый луч от граненой вазы ложился на плотный шелк ее платья.

– Прячетесь?

– Не скроешься, – она взяла со столика маску из конфетной коробки «Эйнем». Смеясь, приложила к лицу. – Хотите, я вам прочту предсказание, Егор? – Повертела в руках карточку[32].

Я решил рискнуть.

– Юлия Николаевна, а вы не знаете медиумистку или прорицательницу? Мадам Менжуева?

Юлия нахмурилась, читая карточку, отбросила на столик.

– Ее все знают, но никто не признается. А мне не стыдно сказать. Я люблю все необычное. Вот Полина к ней часто ходит, расспросите ее. Полина, идите к нам!

В приоткрытую дверь она поманила Липчанскую. Та не смутилась, только немного побледнела, – ярче проступили накрашенные губы.

– Это тот самый твой знакомый из полиции?

– Народной милиции, дорогая.

– А я о вас иначе думала. Юлия говорит, вы затворник, чуть не фанатик-ученый, а у вас телосложение спортсмена.

– Он разве в твоем вкусе? – Юлия говорила с усмешкой, как капризному ребенку. – Ты ведь предпочитаешь брюнетов.

Я почувствовал, как у меня загорелись скулы. Решительно, слушать это невозможно, но я не могу уйти. Заговорил с Юлией, сказал, что ее ищут. Скорчив гримаску, она провела по моей руке.

– Не давайте Лине скучать, Егор Алексеевич. Помогите хозяйке. Так невежливо с моей стороны оставлять гостью без внимания. Но, раз тетушка зовет, как не явиться? Надеюсь на вашу помощь.

– Рад быть полезным.

Вспыхнула злость. Липчанская же была абсолютно спокойна.

– Не хотела говорить о нашем знакомстве, – повернулась, как только Юлия Николаевна вышла. – Спасибо, что вы поняли.

* * *

– Все меня спрашивают про Нанбергов. Но я ведь Агнессу знала мало. Вот и у вас могло создаться неверное впечатление. А это шапочное знакомство. Они в городе новые люди, хотелось подсказать, поддержать.

Слух о том, что тело Агнессы нашли, видимо, еще не просочился. Даже удивительно. Между делом я упомянул серьги, которые изъяли у Менжуевой.

– А, да. Агнесса ей их отдала, – рассеянно ответила Липчанская, – я столько раз просила одолжить мне их на вечер, но она никогда… Деньги она у мужа просить не хотела, а серег он не хватится. Он не обращает внимания, что она покупает.

Ее очевидно больше занимало другое. Полина очень хотела убедиться, что ей самой ничто не угрожает, особенно еще один визит и расспросы в милиции. Твердила, что духовная женщина мадам Менжуева никакая не шарлатанка. Упоминала «эманации души». Опираясь на мое колено, интимно и тихо рассказывала о каком-то «сеансе».

– Она была приглашена в Москву к комиссарам новой власти, и лично председатель ВЧК…

Оборвала фразу и наконец спросила прямо:

– Что вы выяснили? Расскажите же.

– Нечего рассказать, простите.

Откинулась в кресле, глядя на меня снизу вверх.

– Не хотите об этом, так расскажите, как вы гоняетесь за бандитами.

– А ваш кавалер не заскучает?

– О, он нудный! Говорит только о том, как они мучались дизентерией под Стамбулом, – демонстративно сморщила нос. – Лучше скажите, а вы хорошо стреляете?

Я сел напротив. С некоторым даже азартом принялся рассказывать самые отвратительные подробности милицейской работы. Рассчитывал на физиологическую реакцию. Отвращение. Но напротив, Полина слушала, подавшись вперед. Зрачки расширились. На бледно-розовой шее выступили красные пятна.

– Принесите вина и рассказывайте дальше.

Мне знаком такой тип личности. С тягой к низменному, пусть и звучит слишком моралистически. Взбалмошна и сумбурна. Возможный «диагноз» – истеричность или психопатия. Ищет в газетах, как