– Мне очень приятно это слышать, но, я думаю, ты преувеличиваешь, Дженис. В любом случае мне не кажется, что из такого разговора выйдет толк, и тут я согласен с Джоном. По-моему, вы и так делаете все возможное; сейчас остается только ждать и надеяться на лучшее.

– Пол прекрасно ладит с детьми, – сказала Натали Борг. – Я всегда говорила, что из него вышел бы чудный отец, если бы…

Она никогда не упускала возможности поговорить об операции по удалению матки, которую ей сделали еще в молодости. Уайлдер пересидел ее излияния смирно, прихлебывая кофе и втайне гордясь своим ангельским терпением.

– К сожалению, я вынужден вас покинуть, – сказал он, улучив момент. – У меня сегодня собрание.

Всю дорогу в подземке он был занят подбором песни для этого вечера. Отверг «Ты на вершине», «Я без ума от тебя» и еще несколько популярных вещиц, тем более что Памела знала их слова, и это ослабило бы эффект от его выступления. И только при подъеме на эскалаторе ему вспомнился идеально подходящий номер: давно забытая песенка Эла Джолсона под названием «Куда Робинзон Крузо ходил с Пятницей субботним вечером?». Он чуть не хихикнул вслух, представляя, как будет исполнять этот старый шлягер в махровом халате.

– Нам надо кое-что обсудить, – сказала она при встрече, и уже по интонации он догадался, что на самом деле никакого обсуждения не предвидится. Просто она хочет сказать нечто важное – и наверняка неприятное, – а ему желательно сидеть тихо и слушать.

Так он и поступил, столь бережно сжимая в руках бокал, словно это был последний виски на свете, тогда как Памела, все еще одетая по-офисному, описывала круги по комнате со скрещенными на груди руки.

– Я уезжаю, – сказала она. – Я увольняюсь с работы, отказываюсь от этой квартиры и покидаю Нью-Йорк – возможно, навсегда. Это означает прекращение наших с тобой отношений, о чем я сожалею, но мы ведь с самого начала знали, что это не может продолжаться бесконечно, не так ли?

– Да, – сказал он, удивляясь собственному голосу, прозвучавшему спокойно, без надрыва. – Да, пожалуй, мы знали это всегда.

На самом деле ему хотелось вскочить на ноги с криком «Кто он, твой новый приятель?!» или же пасть на колени и с мольбами обхватить ее бедра, но он ничего такого не сделал, чувствуя, что эта сцена должна быть разыграна по ее нотам. Какая-то крошечная, иррациональная частица его сознания допускала возможность того, что если он до конца выдержит свою роль, если он будет вести себя «цивилизованно», сдерживая эмоции, это может настолько ее впечатлить, что она в последний момент изменит свое решение. Он сделал маленький глоток виски, прежде чем спросить:

– И куда ты поедешь?

– В Вашингтон.

Теперь она уже сидела на стуле, стряхивая пепел с сигареты и явно испытывая облегчение оттого, что самое трудное осталось позади. Расслабившись, она сказала больше, чем, видимо, намеревалась:

– У меня там есть друг, который считает, что я могу претендовать на должность в Министерстве юстиции, а это слишком хороший шанс, чтобы его…

– Секундочку. Ты ведь говоришь о Честере Пратте.

– Даже если и так, что с того?

К черту цивилизованность, к черту все на свете! Он вскочил и двинулся на нее, охваченный ревнивой яростью.

– Как давно ты спишь с этим ублюдком? Скажи! Я задал несложный вопрос: как давно это продолжается?

– Джон, у тебя нет причин кипятиться. Это попросту…

– Как давно, черт побери?! Отвечай!

– Это не тот вопрос, который заслуживает ответа.

В следующий момент его ярость сменилась агонией самоунижения.

– Малышка, не делай этого. – Он дотронулся рукой до ее плеча. – Прошу, не надо. Ты мне нужна, я без тебя не могу…

Таким образом, он сделал обе ошибки, избежать которых стремился изначально, – поднял грозный крик, а после опустился до мольбы, – и в результате все было потеряно.

– Я знала, что это будет нелегко, – сказала она, – но то, что ушло, уже не вернуть. Нам было хорошо вместе, однако… с этим покончено, вот и все.

Теперь его единственной целью было покинуть квартиру прежде, чем она сама выставит его вон; и с этим он справился в состоянии, близком к ступору, что худо-бедно могло сойти за сдержанное достоинство.

– Такие дела… – произнес он и, уже взявшись за ручку двери, сделал паузу длиной в десять ударов сердца, давая ей последний шанс позвать его обратно. Не дождался, сказал: «Прощай» – и вышел.

Далее был ирландский бар с большим фотопортретом Кеннеди (возможно, Бобби ростом несколько уступал своему брату, но нельзя было отрицать, что все члены семейства Кеннеди, как мужчины, так и женщины, производили впечатление очень высоких людей). Он поглощал двойные бурбоны и разглядывал в зеркале свою прическу в стиле Алана Лэдда и свое до боли знакомое микки-руниевское лицо, не представляя, как он сможет жить дальше.

Уайлдеру некому было поверить свои печали, кроме Бринка.

– Произошли большие перемены, доктор. Я потерял свою девушку. Она теперь будет жить со спичрайтером Бобби Кеннеди.

– Это, конечно, тяжелый удар для вас, – сказал доктор, быстро делая записи в папке. – Но, с другой стороны, теперь ваша жизнь станет гораздо менее сложной, не правда ли? Попытайтесь взглянуть на это с позитивной точки зрения.

Однако с позитивной точки зрения он не видел почти ничего.

Он был доволен, когда Томми все же наскреб проходные баллы в летней школе и смог воссоединиться с прежними соучениками уже в седьмом классе. Он был доволен, когда из разговоров Томми за ужином создавалось впечатление, что у него появились друзья. Но он не мог разделить торжество Дженис по этим поводам. Если они уже сейчас не находили общего языка с Томми, то чего можно было ожидать в дальнейшем, в его тринадцать, пятнадцать, семнадцать лет… Они не могли рассчитывать на спокойную жизнь как минимум до тех пор, когда он в двадцать один год, по окончании колледжа, станет полностью самостоятельным человеком с минимальной – если вообще хоть какой-то – привязанностью к родному дому.

С фильмом дела обстояли все так же: было ясно, что Джулиан так его и не завершит. Когда Уайлдер попробовал до него дозвониться, девушка-оператор ответила, что этот номер больше не обслуживается. Впрочем, Уайлдеру не составило большого труда выбросить это все из головы. Сейчас уже казалось абсурдом, что когда-то он носился с планами создания фильма. Уход Памелы лишил затею всякого смысла, и он с этим смирился.

Ранней осенью он завел интрижку с молодой сотрудницей одной из компаний-рекламодателей, но эта связь не приносила ему удовлетворения, поскольку девица ничуть не походила на Памелу. Она беспрестанно смеялась и даже разговаривала сквозь смех; кожа у нее была грубой, со складками на бедрах и под ягодицами. Он провел с ней три или четыре вечера на Варик-стрит, после чего перестал ей звонить.