– Пожалуй, мне лучше вернуться домой, Джордж.

– Правильно. Я тоже так сделаю.

К тому времени, как он прибыл домой, Кеннеди уже скончался.

– Это одно из самых ужасных событий в истории, – сказала Дженис, не отрывая взгляда от экрана. Ее глаза покраснели и часто моргали; она то и дело подносила к ним бумажную салфетку, а другой рукой обнимала Томми, которого раньше обычного отпустили из школы.

– Он был великим человеком и таким молодым. Его карьера только начиналась…

Если она еще не позвонила Полу Боргу, то скоро наверняка позвонит – ибо кто лучше Борга сможет разделить ее горе?

– …тяжелейшее потрясение для нации и для всего западного мира, – вещал Уолтер Кронкайт.

А Уайлдер все это время сидел в каком-то оцепенении, почти не издавая звуков и удивляясь самому себе.

Уже ближе к ночи в новостях показали далласских копов, ведущих подозреваемого по имени Освальд – щуплого субъекта в тенниске, с неразличимым лицом, – а потом другой коп продемонстрировал репортерам винтовку с оптическим прицелом. И только тогда Уайлдер разобрался в своих ощущениях и сразу поспешил на кухню, чтобы украдкой приложиться к бутылке виски, которую Дженис держала для гостей. Суть была в том, что он в глубине души сочувствовал убийце и наконец-то осознал причину этого. Кеннеди был слишком молод, слишком богат, слишком красив и удачлив; в нем сочетались элегантность, ум и талант. А его убийца был воплощением слабости, неврастенического мрака, безнадежной борьбы и саморазрушительного, яростного невежества – то есть всего того, что было очень хорошо знакомо Джону Уайлдеру. Настолько хорошо, что он почти поверил, будто сам нажал на тот курок, но в следующий момент с облегчением обнаружил себя трясущимся на своей кухне, в полной безопасности, в двух тысячах миль от Далласа.

– Да, это ужасное событие, – сказал он, возвращаясь в гостиную к жене и сыну. – Ужасное, ужаснейшее событие.

Все круто изменилось в феврале.

Он сидел в офисе, прикидывая, не провести ли остаток рабочего дня за выпивкой в ближайшем баре – «ценнейший кадр» мог себе позволить такие вольности, – когда зазвонил телефон, и это была Памела.

– Ну надо же! – сказал он. – Где ты сейчас?

Голос ее звучал скованно, как будто она не была уверена, стоило ли звонить.

– Я остановилась в «Плазе». Если есть желание сегодня повидаться, загляни в здешний бар.

Она слегка отличалась от прежней Памелы – таким было первое впечатление, когда он увидел ее в баре. Изгиб губ и глаза стали другими – более взрослыми, «умудренными», – а в ее посадке на стуле и манере говорить появилась какая-то новая уверенность. Однако Уайлдер лишь мимоходом отметил эти детали, сосредоточившись на давно и хорошо знакомом: легком колебании кончика ее носа, когда она произносила звуки «п», «б» и «м». Она заявила, что «с Вашингтоном покончено», – этим, видимо, подразумевалось, что покончено и с Честером Праттом.

– …Собственно, работать в Минюсте мне очень нравилось, – говорила она. – Я попала в отдел общественной информации – это буквально дверь в дверь с кабинетом генерального прокурора – и вряд ли когда-нибудь еще найду столь же интересную работу. Главной проблемой было пьянство Чета – он реально жуткий алкаш, и его вряд ли взяли бы в штат, узнай Боб об этом вовремя.

– Кто такой Боб?

– Бобби Кеннеди. Но обращение «Бобби» на самом деле употребляют только члены его семьи. Он нанял Чета впопыхах, потому что срочно нуждался в спичрайтере, а фэбээровцы завершили проверку и прислали отчет лишь через два или три месяца. В отчете было полно данных о его алкоголизме, но к тому времени он уже стал членом команды, и у Боба не хватило духу его выгнать. Да и Чет, надо признать, старался – написал несколько хороших речей, – но если он проводил весь день трезвым, то считал себя вправе оторваться по полной ночью и уж тем более в уик-энды. Меня это порядком бесило. А ближе к концу, уже перед самым убийством, это начало сказываться на его внешнем виде – изнуренное лицо, трясущиеся руки. Чтобы продержаться до конца рабочего дня, он бегал выпить водки в бар через улицу. Я понимаю, что это звучит ужасно, но убийство оказалось ему на руку: сотрудники начали массово подавать в отставку и среди прочих он смог уйти без скандала и позора. Тогда же ушла и я.

– А где он сейчас?

– Думаю, где-то здесь, в Нью-Йорке. Честно говоря, не знаю, да и знать не хочу. Я порвала с ним в прошлом месяце и отправилась проведать папу. Сейчас кажется, что это было много лет назад.

А все потому, что поездка к отцу изменила ее жизнь.

– Я всякий раз забываю, насколько он стар, – сказала она. – Сейчас ему за шестьдесят, а иногда он выглядит еще старше. Думаю, после смерти мамы он никогда не чувствовал себя счастливым. И он часто говорил, что я и Марк – это все, что у него осталось в этом мире. Я тебе рассказывала о Марке?

– Только то, что он гениальный пианист.

– Я так сказала? Наверно, это правда. Он уехал учиться в Рим и провел там года четыре или больше, а прошлым летом папа решил его навестить. Думаю, он хотел сказать ему, что пора уже закругляться с учебой и переходить к концертным выступлениям. Он нашел его… Джон, только пообещай не смеяться и не язвить. Обещаешь?

– О’кей.

– Он нашел его в недорогом отеле, где Марк работал тапером, развлекая туристов. Но это только часть истории, остальное еще хуже. Он живет с другим мужчиной в квартире с кучей зеркал и драпировок из черного бархата. Он оказался геем, можешь себе представить?

– Ну и дела.

– Возможно, какой-то другой родитель с этим бы как-то смирился, но только не наш отец. Он мыслит категориями Содома и Гоморры. Он говорит, что впредь не желает знать Марка, и настроен он серьезно. И вышло так, что из-за всего этого он сделался суперотцом по отношению ко мне, если ты можешь понять, о чем я.

– Кажется, понимаю.

– Когда я к нему приехала, он спросил: «Чего ты хочешь, Памела? Какое у тебя самое заветное желание?» Должно быть, он надеялся услышать про замужество и детей, но я все еще не чувствую себя готовой к этому, а может, и не буду готова никогда. Я попросила несколько дней на раздумья – такие вещи требуют серьезного осмысления, – а потом сказала, что больше всего хочу заниматься производством фильмов. Я даже немного рассказала ему о тебе.

– Обо мне?

– Ну не то чтобы конкретно о тебе. Я только сказала, что познакомилась с человеком, который так же интересуется кино, и что мы вместе работали над экспериментальным фильмом, но не смогли завершить проект. И вообрази, я еще не успела договорить, как он потянулся к своей чековой книжке. Я знала, что денег у него куры не клюют, но ничего подобного не ожидала. Он спросил: «Ты хочешь отправиться в Голливуд?» На это я сказала, что и помимо Голливуда есть много мест, где можно делать фильмы, а он в ответ: «Да, и помимо Детройта есть много мест, где делают автомобили, но, если ты хочешь сделать что-то стоящее, лучше делать это в самом правильном месте». И он предложил мне профинансировать фильм, в пределах пятидесяти тысяч долларов.