– Это, конечно, умно. Но устраивали ли они... полевые госпитали? Обеспечивали едой тех, кто из-за болезни не мог выйти из дома?

Чудовище повозило лапой под столом.

– Твои родители делали что-то...

Чудовище вдруг взревело и вскочило из-за стола, опрокинув стул.

– Они делали всё! – прорычало оно в лицо девушке. Белль отвернулась и заслонилась руками, пытаясь защититься – ее внезапно ужаснули желтые клыки и оскаленная морда.

А потом, не говоря больше ни слова, Чудовище удалилось на четырех лапах, расшвыривая в стороны все, что попадалось ему на пути.

Белль окинула взглядом разбросанную по столу еду и разбитые тарелки.

Потом взяла салфетку и механическими движениями принялась медленно вытирать разлитый соус.

«Никогда не забывай, что имеешь дело с чудовищем», – печально сказала она сама себе.

Спросите у посуды

К тому времени, когда Белль закончила наводить порядок, она страшно вымоталась и осталась на кухне совсем одна. Плита, похоже, уснула, предварительно потушив огонь в духовке. Мебель тоже притихла и не двигалась.

Впервые за время своего пребывания в заколдованном замке Белль стало одиноко. Не страшно и не грустно – просто скучно без компании. А ведь, казалось, они неплохо поладили с Чудовищем... Что это вдруг на него нашло?

Девушка потихоньку заглянула в столовую для прислуги. К ее облегчению, большая часть слуг собралась за столом у огня в дальней части комнаты. Миссис Поттс, Люмьер и Когсворт сидели вместе во главе стола. Грабли – предположительно бывший садовник – и ремень для правки бритв пытались играть в карты. Метелочки для пыли, бывшие служанки, и зонтик от солнца сплетничали.

– Добрый вечер! – нерешительно сказала Белль, входя.

Все слуги тут же прекратили свои занятия и уставились на нее.

– О, дитя, вы уже закончили ужинать? – с тревогой в голосе воскликнула миссис Поттс.

– Кажется... я довела вашего хозяина до крайности, – устало ответила Белль. Потом указала на пустой стул: – Можно?

– Это в высшей степени... – начал было Когсворт.

– Да, конечно, – перебил его Люмьер, спрыгивая со стола и отодвигая стул для дамы.

Белль без сил опустилась на стул, одарив Люмьера благодарным взглядом.

– По всей видимости, я только что... совершила необдуманный поступок...

«В точности как моя мать. Она с бухты-барахты прокляла человека, я, не подумав, помчалась в страшный заколдованный замок... Хотя, пожалуй, это не одно и то же».

– Раз уж я здесь, мне хотелось бы перед всеми вами извиниться. Если вы еще не в курсе... Выяснилось, что это моя мать прокляла вашего хозяина и всех вас. И, разумеется, именно я сделала заклятие необратимым. Мне очень, очень жаль.

Те, кто уже обо всем знал, вроде Люмьера и Когсворта, никак не отреагировали – или очень хорошо держали себя в руках. Остальные слуги потрясенно заахали.

– Я чувствую себя ужасно. Не могу передать, как мне жаль. Впервые попав сюда, я не осознавала... что все вы когда-то были людьми. Я думала, что вы... просто ожившие вещи.

– Я христианин, – возмущенно воскликнул Когсворт. – Христианин! Человек, наделенный душой, запертый в этом злосчастном часовом механизме, точно в тюрьме.

– О, полагаю, это твое главное достоинство по сравнению с общим вредным характером, – небрежно заметил Люмьер.

– Мы все когда-то были людьми, – грустно сказала миссис Поттс. – Даже мой мальчик, Чип. Он был совсем маленьким, когда все это случилось, и до сих пор остается таким. Может быть, в каком-то смысле это благо.

– Выходит, вы – дочь той самой великой волшебницы, – задумчиво проговорил Когсворт. – Я нахожу... в высшей степени странным то, что вы сюда вернулись.

– Магия всегда возвращается, – вздохнула миссис Поттс.

Слуги согласно забормотали, а те, у кого имелось подобие головы, закивали.

– Как, простите? – переспросила Белль.

– О, просто так частенько говаривал мистер Поттс, – ответила домоправительница, покачивая носиком. – Любое проклятие, любые чары, даже простенькая кухонная магия не проходят без последствий и... не заканчиваются, даже когда перестают действовать. Всегда нужно заплатить какую-то цену – как правило, платит тот, кто сотворил заклинание.

– Он был волшебником? – вежливо поинтересовалась Белль.

– Мой муж? Нет, – хихикнула миссис Поттс. – Он не принадлежал к числу чаровников. Все его волшебные умения ограничивались способностью ладить с животными, но это не магия, если вы понимаете, что я имею в виду.

– Подождите... Чаровники? – переспросила Белль, ухватившись за незнакомое слово. – Что это значит?

– Это общее название, – пояснил Люмьер, изображая пожатие плечами. – Так говорят о тех, кто хоть немного отмечен... магией.

– У чаровников могли быть волчьи уши и хвост, – сказала миссис Поттс. – Или привычка парить над землей, а не ходить по ней. К ним относились великие волшебницы, или слабенькие ведьмы, или та странная девочка с рынка, которая не взрослела, а осенью всегда продавала замечательные грибы.

– Феи, – потрясенно сказала Белль, припомнив слова Чудовища. – Чаровники. Они здесь жили.

– Тем наше королевство и славилось, – фыркнул Когсворт. – И гордилось. Поначалу.

– Значит... моя мать... была одной из этих чаровников, – медленно проговорила девушка. – А тот забавный значок рядом с именем моей матери... Я никак не могла понять, что он означает. Власти королевства отслеживали чаровников?

Слуги неуверенно замялись.

– Неофициально, – деликатно ответил Когсворт. – В разные эпохи у чаровников по-разному складывались отношения с королевской властью... Нашим правителям категорически не нравилось, что среди их подданных есть люди намного более сильные и могущественные, чем их собственные солдаты...

Белль напрягла память, вспоминая имена из документов, отмеченные загадочным символом.

– Вам не приходилось слышать имя Жирар? Франсуа Жирар?

Слуги остались безучастными.

– Эми Дюпре?

Вещи покачали головами и пожали плечами – в зависимости от того, кому что позволяла нынешняя форма.

– Кристоф Ламбер?

– Оборотень, – тут же ответил Люмьер. Еще несколько слуг согласно закивали. – И к тому же страшный пьяница! Вся их семейка была к этому склонна. К пьянству, то есть. В основном он был безобиден, если не считать того случая с овцой. Перед новолунием он обычно ударялся в загул, а потом бегал по холмам. Зрелище то еще, особенно лунными ночами.

– Интересно, что с ним стало, – сказал старый садовник. – Некоторым не нравились его завывания, но лично я находил их весьма милыми. Бывало, как взвоет глухой ночью, этак жалобно и волшебно – прямо как в старые добрые времена.