год в Москву вместе с дочерью Петра, многие старые дворянские семьи неохотно покидали ее. В Москве их предки живали целыми поколениями, они любили свои дома и дворцы в старой столице. Когда же настало время возвращаться в новый город, возведенный на северных болотах, многие придворные стали просить отсрочки от пребывания при дворе – на год, на полгода, даже на несколько недель – лишь бы остаться. Правительственные чиновники поступали точно так же, а когда они испугались, что у них ничего не получится, разразилась целая эпидемия болезней – настоящих и притворных, за которыми последовали судебные разбирательства и прочие неотложные дела, требующие обязательного присутствия в Москве. Таким образом, двор возвращался в столицу постепенно, и лишь спустя несколько месяцев переезд был завершен.

Елизавета, Петр и Екатерина вернулись в числе первых. Они обнаружили, что город практически опустел, а те, кто остался, чувствовали себя одинокими и пребывали в состоянии скуки. В такой безотрадной обстановке Чоглоковы каждый день приглашали Петра и Екатерину играть в карты. На игре обычно присутствовала принцесса Курляндская, дочь протестантского герцога Эрнста Иоганна Бирона, бывшего любовника и министра императрицы Анны. Заняв трон, императрица Елизавета вызвала Бирона из Сибири, куда он был сослан во время регентства Анны, матери царя-младенца Ивана VI. Однако Елизавета не спешила полностью восстанавливать Бирона в его правах и предпочитала не встречаться с ним. Вместо того чтобы пригласить его в Петербург или в Москву, Елизавета приказала Бирону с семьей поселиться в Ярославле – городе, расположенном на берегу реки Волга.

Принцессе Курляндской было двадцать пять лет. Невысокого роста, некрасивая и горбатая, однако, по словам Екатерины, «у нее были красивые глаза, ум и необычайная способность к интриге». Отец и мать не любили ее, и принцесса жаловалась, что с ней не очень хорошо обращались дома. Однажды, находясь в Ярославле, она сбежала в дом мадам Пушкиной, жены губернатора Ярославля, объяснив это тем, что родители запретили ей принимать православную веру. Пушкина привезла принцессу в Москву и представила императрице. Елизавета приободрила молодую женщину и стала ее крестной матерью во время крещения, а также назначила одной из фрейлин и предоставила жилье. Месье Чоглоков опекал принцессу, потому что в его юные годы, когда отец принцессы был у власти, он поспособствовал карьере старшего брата Чоглокова, назначив его в конную гвардию.

Попав в свиту великого князя и каждый день играя в карты с Екатериной и Петром, принцесса Курляндская вела себя с большой осмотрительностью. Она хорошо думала, прежде чем что-то сказать, старалась угодить каждому, и Екатерина замечала, что «ее ум заставлял забывать о недостатках ее внешности». В глазах Петра она обладала еще одним дополнительным преимуществом – она была немкой, а не русской. Принцесса предпочитала говорить по-немецки и общалась с Петром и Екатериной только на этом языке, таким образом, отгораживаясь от окружавших их людей. Это еще больше привлекало к ней Петра, и он начал оказывать ей особые знаки внимания. Если она обедала одна, то Петр посылал ей вино со своего стола, когда же он получил новую гренадерскую шляпу и армейскую перевязь, то послал их ей, чтобы она могла восхититься его новым приобретением. Ни один из этих поступков не оставался в секрете. «Принцесса Курляндская вела себя просто безупречно в отношении меня, однако ни на секунду не забывала о своих интересах, – говорила Екатерина. – Поэтому эти отношения продолжались».

Весна 1750 года выдалась неожиданно мягкой. Когда Петр, Екатерина и их свита, в которую теперь входила принцесса Курляндская, отправились в Царское Село 17 марта, было так тепло, что снег уже растаял, и кареты поднимали на дороге облака пыли. В этой сельской идиллической атмосфере молодые люди днем развлекались верховой ездой и охотой, а по вечерам играли в карты. Петр открыто демонстрировал свой интерес к принцессе Курляндской и почти не отходил от нее. Наконец, видя, как бурно развиваются их отношения прямо у нее на глазах, Екатерина почувствовала, что ее самолюбие уязвлено. И хотя прежде она считала ревность недостойным и бесполезным чувством, она призналась, что ей «обидно было, что этого маленького урода предпочитают мне». Однажды вечером она не смогла больше сдерживать свои чувства. Сославшись на головную боль, Екатерина поднялась и покинула комнату. У Екатерины в спальне мадам Владиславова, которая была свидетельницей поведения Петра, сказала ей, что «все были потрясены и возмущены, что эту горбунью предпочитают мне». Со слезами на глазах Екатерина ответила: «Что делать!» Мадам Владиславова раскритиковала вкус Петра касательно женщин, а также за его отношение к Екатерине. Ее тирада, хотя и высказанная в защиту Екатерины, заставила последнюю разрыдаться. Она легла в постель, но как только уснула, появился пьяный Петр. Он разбудил ее и начал описывать достоинства своей новой фаворитки. Екатерина, не желая выслушивать его сбивчивый монолог, притворилась, что снова заснула. Петр начал кричать. Когда же она не подала никаких признаков того, что слушает его, Петр дважды ткнул ее в бок кулаком. Затем он лег рядом, повернулся к ней спиной и заснул. Наутро Петр либо обо всем забыл, либо был пристыжен своим поступком и не упомянул о случившемся. Желая избежать дальнейших неприятностей, Екатерина притворилась, что ничего и не произошло.

Приближался Великий пост. Петр и мадам Чоглокова спорили насчет бани. Русская религиозная традиция требовала, чтобы на первой неделе поста верующие посетили баню и приготовились к причастию. Для большинства населения бани были общими: и мужчины, и женщины парились вместе. Екатерина готовилась пойти в баню в доме Чоглоковых, и в тот день, когда она собиралась сделать это, мадам Чоглокова явилась к Петру и сообщила ему, что он сделает приятное императрице, если присоединится к своей супруге. Петр не любил русские традиции, особенно походы в баню, и отказался. Он заявил, что никогда прежде не бывал в общей бане и что это нелепая и бессмысленная церемония. Мадам Чоглокова ответила ему, что его отказ будет означать неповиновение Ее Императорскому Величеству. Петр объявил, что его согласие либо несогласие идти в баню не имело никакого отношения к тому уважению, которое он должен был выказывать императрице, и что он удивлен, как мадам Чоглокова осмелилась говорить нечто подобное; нельзя было требовать от него, чтобы он совершал поступки, которые были отвратительны его натуре и опасны для его здоровья. Мадам Чоглокова парировала, пообещав наказание от императрицы за его непослушание. Тогда Петр рассердился еще больше и заявил: «Хотел бы я посмотреть, что она со мною сделает. Я больше не ребенок». Мадам Чоглокова пригрозила, что императрица отправит его в крепость. Петр поинтересовался, высказывает ли она свою точку зрения или передает слова императрицы. Затем, расхаживая по комнате, он объявил, что