— Насколько я понимаю, это результат наказания, которого так добивался Суиннертон. Удивительно, что ты остался жив.

— Меня, черт возьми, почти убили, — сказал он безжизненным тоном. — Он приказал дать мне двенадцать сотен ударов, то есть максимальное дозволенное число, но я потерял сознание где-то после пяти сотен. Суиннертон хотел, чтобы я получил полное число ударов перед повешением, поэтому меня уволокли в какой-то подвал и заперли там. Ко мне прислали хирурга, который подлатал меня немного, чтобы я смог получить оставшееся число ударов.

— И тут примчался Рэндалл? Ты говорил, если бы не упорное желание Суиннертона наказать тебя плетьми по полной программе, тебя бы повесили до того, как подоспела помощь.

Маккензи сделал очень глубокий вдох.

— У меня все-таки хватило сил, чтобы рассказать Рэндаллу, что произошло. К тому времени как примчались Уилл и Веллингтон, я уже мог связно говорить.

Она с трудом сдержала навернувшиеся на глаза слезы.

— В таком случае я рада тому, что есть эти шрамы, ведь если бы не они, если бы не наказание, которому тебя подвергли, ты бы умер до того, как я встретилась с тобой.

— И лучше бы это случилось, моя дева-воительница, — горестно сказал он. — Ничего хорошего от меня не жди.

— Вздор! — заявила она. — Ты на редкость необычный человек. Если бы я не узнала тебя, это сильно обеднило бы мою жизнь.

— И все же, повторяю, было бы лучше, если бы ты никогда не узнала о моем существовании, — сухо проговорил он. — Хотя если бы меня повесили, то я остался бы в воспоминаниях как насильник и убийца. Я не хотел бы обрекать Уилла на подобное родство.

— Оно и понятно. Даже такой разумный человек, как Уилл Мастерсон, был бы удручен такого рода известностью, — сказала она, обеими руками поглаживая его спину. — Но ведь ты не совершил никакого преступления.

— С точки зрения закона — не совершил, но эти шрамы символизируют мою преступную глупость. Гарриет Суиннертон заигрывала и с другими офицерами. Интересно, откликнулся бы Уилл на ее заигрывания? А Рэндалл? Они наверняка проявляли бы больше здравого смысла.

Она поняла: он видел в шрамах признак не только глупости, но и позора. Обвив его руками, она приложилась щекой к изуродованной спине.

— Шрамы являются также символом несправедливости, — тихо сказала она. — Ты чуть не умер за преступление, которого не совершал, и из-за этого у тебя развилась страсть к справедливости, не так ли? Отчасти из-за этого ты работаешь с Керклендом. Ты изменился, стал более хорошим человеком.

Он довольно долго молчал, потом раздумчиво проговорил:

— Что лучше: сразу родиться умным или набраться ума в результате трагической по своим последствиям глупости?

Кири задумалась.

— Родиться умным было бы проще. Моя единоутробная сестра Люсия унаследовала здравый смысл от отца и всегда была в отличие от меня разумным ребенком. Но мне кажется, предпочтительнее бороться и преодолевать свои слабости. — Она вдруг рассмеялась. — Во всяком случае, это гораздо интереснее!

Маккензи повернулся и прижал ее к своей груди, зарывшись лицом в ее волосы.

Кири на мгновение отстранилась от него.

— Мне нужно ненадолго зайти за ширму, приготовить себя. Я бы очень хотела, чтобы, когда вернусь, в камине горел огонь, а ты бы уже сбросил всю одежду.

Он усмехнулся:

— Ваше желание — приказ для меня, королева-воительница.

Она ушла не оглядываясь, потому что знала, что, оглянувшись, уже не сможет оставить его даже на минуту.

Будучи оптимисткой, она заранее приготовила там губку и уксус — они понадобятся ей после их интимной близости. Однако она сделает все, чтобы избежать катастрофических физических последствий. Ведь если вдруг она забеременеет, он, как джентльмен, почувствует себя обязанным жениться на ней, а ей не хотелось иметь мужа, которого вынудили жениться на ней обстоятельства.

Загремел уголь — это он разжигал огонь в камине. Потом послышался шорох — это он раздевался и снимал сапоги. Ей доставляло удовольствие знать, чем он занимается. Она сняла с себя корсет, рубашку и чулки, развешивая на ширме один за другим эти предметы одежды.

— Ты знаешь, как подлить масла в огонь, не так ли? — с восхищением сказал он, наблюдая за этим.

— Я стараюсь, — отозвалась она. Неизвестно почему засмущавшись, Кири вынула шпильки из густых темных волос и тряхнула головой. Волосы блестящей волной упали до талии.

Сделав глубокий вдох, она вышла из-за ширмы. О том, что она красива, ей говорили, еще когда она была своенравным ребенком. Сейчас настало время проверить правдивость этого утверждения.

Судя по выражению лица Маккензи, она выдержала испытание.

— Как тебе удается выглядеть невинной, как Ева, и одновременно быть такой желанной, как Афродита?

— Я не Ева и не Афродита, хотя рада, что ты так думаешь, — сказала она. Прищурив глаза, Кири внимательно осмотрела каждый дюйм его великолепного тела — от густых, волнистых волос до широких плеч и груди, узких бедер и мускулистых ног. И уж конечно, не обошла вниманием свидетельство того, насколько сильно он ее желает.

— Ты тоже красивый, Деймиен, но я не думаю, что ты невинный.

— Не невинный — это уж будь уверена. — Он взял ее за руку. — Но сегодня мне кажется, что я заново родился. Как будто это происходит со мной впервые. — Стиснув ее руку, он прижал ее к сердцу.

Она шагнула к нему и прижалась своим мягким телом к его твердому, мускулистому. Мужская и женская особи, готовые слиться. Они обнялись и застыли в поцелуе, нежно лаская друг друга.

Прошло немного времени, и нежность уступила место страсти. Разгорелся пожар. Пора было, не растрачивая попусту радость от ощущения близости голых тел, перейти в более удобное горизонтальное положение.

И, почувствовав это, он подхватил ее на руки и положил на кровать. Она попыталась увлечь его за собой, но он не позволил.

— Я изголодался, — заявил он, окидывая ее напряженным взглядом. — Поэтому я сначала закушу тобой, прежде чем перейти к главному блюду.

Он наклонился над ней так, что его грудь, бедра и символ его мужественности почти прикасались к ней, вызывая невероятное возбуждение. Потом он лизнул ее ухо, как это раньше делала она. Когда она охнула, его губы спустились ниже и нежно заскользили вниз по ее телу. Его язык обласкал пупок, а губы прошлись по животу… Потом его рука погладила ее по бедру, и его пальцы окунулись во влажный жар заждавшегося его сокровенного местечка.

Ее бедра приподнялись, а пальцы вцепились в его волосы.

Она постепенно возвращалась из заоблачных высот, и он, приподнявшись, устроился между ее коленями. Акт окончательного и полного обладания свершился гладко, не считая короткого момента преодоления сопротивления, предварявшего полное соитие. Она закрыла затуманившиеся глаза и увидела, что удивление на его физиономии исчезло, как только она качнула бедрами, заставляя его погрузиться еще глубже в ее плоть и вызывая тем самым совершенно новые ощущения.