Дерзкий ответ мгновенно пришёл мне в голову: «Коровники строят для четвероногого скота, а коммунизм — для двуногого». Я была девушка. К тому же умненькая. Глаза мои дико заблистали, выдавая гигантскую работу мысли. Но уста были заперты. Я с трудом соображала, что бы такое сказать. Соображать было трудно, так как хотелось поделиться только что народившимся смешным афоризмом с симпатичным пареньком.

Он понял по блеску глаз, что мне есть что ему сказать, нетривиальное.

— Ну? Ну-с? Тэкс. Глазки умные, а сказать не можем. Что ж, жаль. Приходите в следующий раз.

Так и живу по этому принципу: «Глазки умные, а сказать не можем».

О старом и молодом короле

Я читала Саше «Ослиную шкуру». Остановилась, спросила: «Саша, как ты думаешь, за кого выйдет замуж принцесса? За старого короля или за молодого?» — «Не знаю». — «Как? Подумай!» Я удивилась. Ответ казался мне очевидным. Сказка должна хорошо кончаться, значит, по всем статьям, положено молодой принцессе выйти за молодого. К тому же в сказке старый король выглядел недобрым. «Ну, Саша!» — «Трудно сказать. Конечно, молодой король приятнее. Лицо приятное и всё такое. Но старый — он важнее. Старый всегда сильнее и важнее, чем молодой. Не знаю».

О памятнике кошке

Я с детьми в Рощино перешла ужасный их мост, с латаными-перелатаными перилами, кое-где с отсутствием или прогибами прутьев и целых секций. Много машин, видно, с моста попадало!.. На другой стороне узкая тропа вела прямо вверх, на красивую заснеженную гору, над которой сияли в зимнем солнце старые деревья с ветвями цвета слоновьей кости и орали вороны, оживлённые каким-то вкусным обедом. А также в отдалении голубела молоденькая церквушка.

За забором церкви стоял памятник кошке. Хороший, из бронзы, размером с бюст героя из парка Победы. Я подумала: памятник коту учёному. Но где же цепь златая, и дуб далековато… Сейчас модно ставить бездарные памятники животным, но это что-то не то. Отличается добротностью.

Это была серьёзно сидящая кошка. Женственная. Скульптору не удалось передать её пушистость. Но глаза получились крупные. В принципе, лицо кошки чем-то схоже с лицом совы.

Самое потрясающее было дальше. На табличке под памятником была надпись. Цитата из финской писательницы. Смысл её сводился к тому, что «редко какое живое существо бывает достойно такой любви, как это». Памятник посвящался какой-то Путти или Тотти.

Всё стало ясно. Надгробный памятник любимому домашнему животному. На человечьем кладбище редко встретишь что-нибудь подобное. Заставляет задуматься. Кошка заслужила такую любовь и память о себе… Памятник порождал златую цепь раздумий.

Вспомнила знакомую семью. Невестка — иногородняя. Поселилась в квартире у мужа и свекрови. Двое детей. Старушка-свекровь была такая по-простонародному надменная, что к внукам, как отродью нелюбимой невестки, никогда не подходила и не входила. Даже младенцами они не умиляли её. Сидела на пенсии с гордо поднятой головой. Презирала невестку. К сыну, такому же надменному индюку, как она, была ласкова. Жили, как в аду. Свекровь — в двух комнатах побольше. Муж, жена и двое детей с попугаями — в двух малюсеньких комнатушках у туалета. Когда старухе надо было обратиться к внуку или внучке, она говорила: «Эй, мальчик!» или «Эй, девочка! Пойди сюда». Когда она умерла, моя приятельница, и даже, похоже, её муж, еле могли сдержать неприличную радость. Счастье так и распирало их. Они благодарили её за этот единственный хороший поступок, который она сделала в своей жизни.

Это как же надо так прожить жизнь, чтобы на твоих похоронах вместо слёз все близкие родственники плясали от радости…

О кошке

Андрей сказал: «А правда, котик странный?» — «..?» — «Уши у него на глазах». — «А глаза?» — «А глаза — на лбу. Ротик — на носике. Носик — на ротике. А ноги — на животе…»

О встрече с двойниками

Я купалась в Чёрном море, в Сочи. На берегу на гальке я вдруг увидела Диму. Сердце радостно забилось: надо же, какая удача, какая игра судьбы — встретить знакомого в этом стогу отдыхающих, две соломинки, лёгшие рядом… Хоть поболтать с живым человеком.

Дима равнодушно скользнул по мне взглядом, повернулся спиной. Привстал. Жирная спина — одно плечо выше другого. Мелькнула лысина среди русых волос. Брюшко. Нос толстого немца. Бегающие глазки. Донёсся голос — та же картавость, тот же нежный басок. Гундосит на свою девушку. Высокая, стройная. Да, в его вкусе. Всё совпадает. Может, причина — в девушке?..

Дима пошёл купаться. Прошёл мимо меня, как мимо какого-нибудь завитка волны. Далеко заплыл. Я — за ним. Может, вдали от берега не будет отрицать знакомства? Гад, слишком далеко уплыл! Я догнала, стала делать вокруг него круги, как акула вокруг подбитого дельфина. Плывёт. Ноль внимания. Я ему подмигнула. Он как бы слегка испугался.

Вылез. В воду зашла его девушка. Я подследила её у волнореза, подплыла, вежливо заговорила: «Извините, вашего друга, случайно, не Дима зовут? Дима, из Петербурга?» — «Нет, не Дима, — улыбнулась девушка. — Игорь. Из Саратова».

Двойника потом ещё раз встречала на экскурсии в горах. На вершине скалы у водопада. Так же равнодушно скользнул взглядом…

Зачем? Зачем такое настойчивое напоминание о себе человека, который навсегда ушёл из моей жизни, да и места особого не занимал? Пришелец из параллельного мира? Намёк на умерший и неосуществлённый сюжет?

Другого двойника встретила на Валдае, в мужском монастыре. Так плохо, как тогда, мне никогда не было. Разве что в подростковом возрасте. Когда мир земной истончается, истончается, как дневное небо зимой, выдающее эфемерность голубого небесного одеяла, сквозь которое просвечивают луна и звёзды. Кисея телесного мира становится совсем прозрачной. Кровь стынет в жилах от ужаса, от замогильного дыхания, от сознания хрупкости живого мира, который могут в любой миг отобрать…

И вдруг, во мраке духовном и скрежете зубовном, — входят пять-шесть монахов, и среди них — Сергей. Да, он. Его рост. Его волосы, с лёгкими нитками седины (они должны быть у него сейчас, пять лет спустя). Глаза опущены долу. Не поднимает их.

Шла служба. Он, в строю монахов, сложно передвигался во время службы. Я стояла из робости на одном месте, но сильно потрясённая тем, что вот, ехала, ехала, ехала — для того, чтобы за сотни километров, на острове, встретиться с ним. С тем, которого навязчиво подсунула судьба. Хотя такого не просила. Пыталась избежать не по плечам подарка. А он и тут настиг.

Он глаз не поднимал. Живо стала жестикулировать, гипнотизировать взглядом, вертелась следом за ним, отворачивалась от икон к нему, на 180 градусов. Поднял глаза. Его ресницы. Его голубизна с прозеленью. Его родинки на щеке. Его пальцы. Повернулся другой стороной лица. Нет. Не он. Точно. Не он — у него не было асимметрии лица.

А я-то так распереживалась. Растрогалась. Обрадовалась чуду. Нашёл себя! Боже, как прекрасно! Смирился… Укротил мятущийся дух. Преодолел. Оказался сильным. Настоящим мужчиной. Будет молиться за нас. В келью к нему. Задушёвный разговор. Слёзы, которые не сдержать.