Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Миа прервала мысли. Не надо дальше в это углубляться. От визуального образа этого кошмара можно было сойти с ума. Эти ужасные фотографии Сигрид – обдолбанной, окруженной… нет, сука, Миа отбросила их. Налила себе еще кофе. Надо бы что-то съесть, но с едой проблема – от нее Миа становилась сонной и заторможенной. А ей необходимо было иметь то состояние, которое она получала, если мало спала и много пила кофе, тогда она ясно мыслила и вся – сплошной оголенный нерв. Миа встала, сняла со стены два снимка и прикрепила их на пустую стену, выходящую на кухню.
Мертвая лиса.
Мертвый заяц.
Лиса.
Заяц.
Рыжая.
Белый.
Белый?
Чистота?
Невинность?
Зажав в зубах кончик фломастера, она подбежала к третьей стене, которую завесила чистыми листами бумаги.
Белый.
Ребенок.
Невинность.
Да, точно.
Тут что-то есть.
Так почему тебе нравится невинность? Уязвимость? Тебе дает это ощущение власти? Тебе нравится такое? Быть тем, кто решает? Хоть раз в жизни? В твоей жизни обычно не так?
Эти восемь лет?
Поэтому так?
Ты был заперт?
Восемь лет?
В психиатрической клинике?
Приходилось делать то, что они говорили?
Они заставили тебя почувствовать себя ничтожным?
Незначимым?
И ты должен был показать им?
Снова?
Когда ты вышел.
Кто ты такой на самом деле.
Что ты не из тех, кем командуют.
Что ты…
Она написала ВОЛК крупными буквами – одно слово на большом листе бумаги.
Завтра будет полнолуние.
Я боюсь Волка.
Из дневника Оливера Хелльберга.
Белый ангел из Швеции.
Это очень легко, ей даже не пришлось читать бумаги по делу.
Двадцать восьмое мая тысяча девятьсот девяносто третьего года.
Она просто открыла интернет.
Полнолуние.
Допив кофе, побежала поставить новый, в нетерпении дождалась, пока закипит вода, не хотела терять поток мыслей.
Волк.
Это твое оправдание, да?
Чтобы убивать?
Так лучше?
Делать то, что, как тебе кажется, ты должен сделать?
Патрик. Ресторан. Эту фразу он написал в своем блокноте, который показал ей – он считает, что она права.
Ты просто притворяешься.
Самому себе.
Считаешь себя волком.
Охотишься на своих жертв.
Словно это естественно.
Словно то, что ты делаешь, нормально.
Это же не твоя вина, правда?
Она пролила кофе на пол, пока шла обратно, но сейчас нет времени вытирать, надо спешить к стене.
Он притворяется.
Чтобы обосновать свои действия.
Но это ничего не значит.
Для меня – нет.
Надо копать там.
ПОЧЕМУ ИМЕННО ЭТИ МАЛЬЧИКИ?
Нет.
Она зачеркнула и написала снова.
Почему Оливер?
Почему Свен-Улуф?
Почему Рубен?
Почему Томми?
Налив кофе в чашку, Миа снова села на пол.
Нет, нет.
Что-то не так.
Допрос мальчиков Фредриком, школьные друзья.
Рубен.
Важен он.
Томми должен был только привести его.
И в Швеции было так же?
Миа проверила телефон, но Патрик еще не ответил.
Жаль, он бы ей сейчас пригодился.
Но…
Нет, нет…
Господи, какая она тормозная…
Она же это уже знала.
Вспрыгнув, она подбежала к стене, сняла фотографии лисы и зайца, заменила их двумя другими, снимками мест преступления. Обоих. Так, чтобы видеть все тела.
Ну давай уже, Миа.
Ты же близко.
Это же ты увидела.
На картине.
Один мальчик голый, на спине, по центру картины, второй – неважный, даже не раздет до конца.
Она быстро подписала фотографии.
Мне нужен Рубен.
Мне нужен Оливер.
Почему?
Зачеркнула и написала еще крупнее.
ПОЧЕМУ?
Ее уже трясло, кофе не лез в горло.
Посмотри же, Миа.
Ты уже близко.
Ответ прямо перед тобой.
Давай же.
У Мии вдруг зазвонил телефон, неизвестный номер, но она не могла ответить, не сейчас.
Почему Рубен?
Почему Оливер?
Она подсела ближе к стене.
Ответ же здесь, Миа.
Он выбрал их по какой-то причине.
И вдруг она увидела.
Боже мой.
Она встала, сняла фотографии со стены и поднесла их к свету.
Твою мать.
Какой же ты тормоз.
Ответ у тебя прямо под носом.
Как это вообще возможно?
На полу ее телефон снова зазвонил, она с силой нажала на красную кнопку, чтобы неизвестный вызов исчез, и нашла номер Мунка.
– Холгер слушает.
– Привет, это Миа.
Она отметила, как быстро говорила. Сердце колотилось в груди под черным свитером.
– Все нормально, Миа?
– Я знаю, Холгер.
– Знаешь что?
– Почему он выбрал их. Почему именно этих мальчиков.
– Ты в своей новой квартире?
– Да.
– Какой адрес?
– Инкогнитогата, 12.
– Жди там. Я сейчас приеду. Десять минут.
37
Фредрик Риис отвратительно себя чувствовал, сидя в комнате для брифов, держа на коленях ботинки и счищая с них кровь влажной тряпкой. Катья, откинувшись на стуле рядом с ним, была в таком же тяжелом настроении. Людвиг, качая головой, развешивал последние фотографии, которые сделала Катья.
– Скверно.
Вздохнув, Гренли повторил то же самое, на этот раз обращаясь к Фредрику с Катьей.
– Скверно.
– Да какого хрена? – вспылила Катья, разведя руками. – Мы же не няньками там были. Мы-то в чем виноваты?
– И все равно скверно, – опять вздохнул Грёнли, надвинув очки на нос. – Ты же знаешь, в каком свете нас это выставляет?
– Чайниками, – буркнул Фредрик, изучив первый ботинок – к счастью, тот наконец был чистым.
– Именно, – сказал Грёнли.
Мунка не было, он только что покинул комнату – нечасто Фредрик видел начальника таким рассерженным, но к счастью, ему позвонили прежде, чем тот окончательно вышел из себя.
– Этот идиот выживет, – проговорила Катья, успевшая переодеться в привычный спортивный костюм. – Пусть пострадает. Ну в конце концов, имей немного уважения хоть. Нафига совать камеру прямо в морду этим несчастным людям?
– Речь не об этом, – продолжил Людвиг. – Он наверняка получил по заслугам. Смысл в том, что там были все СМИ Норвегии, все – от мала до велика. Вы смотрели новости? Они отовсюду. Что скажет Драйер? Она же только и ищет повод, чтобы к нам прицепиться. Ты думаешь, Мунку будут вечно позволять сохранять наш отдел? О нет. Если бы она могла это решать, она бы…
Он провел большим пальцем по горлу.
– Да понятно все, но черт возьми. Мы же были там только, чтобы снимать. За охрану отвечал Мунк, разве нет? Или
