Впрочем, о царе Кире и даже о Давиде можно сказать то же самое. Не перековались ведь при них «мечи на орала».

Однако положение о земной природе мессии не является в иудаизме таким уж четким и недвусмысленным. Уже рабби Акива наряду с признанием Бар-Кохбы в качестве мессии заявлял о том, что последний вознесется и займет престол рядом с Богом, что для земного существа немыслимо. В некоторых источниках Машиах наделяется бессмертием, что приближает его к сонму небожителей. Согласно Талмуду он будет править в конце времен и принесет Израилю избавление. Пока же он пребывает на небесах сокрытым, оплакивая страдания своего народа.

Отсюда уже совсем недалеко до катарского понимания Спасителя. То есть при всех своих особенностях катаризм и иудаизм концептуально идентичны.

Нас, однако, должен волновать прежде всего вопрос связи «ереси» тамплиеров с катаризмом. Вышеизложенное позволяет считать эту связь и, более того, общность происхождения двух «ересей» доказанными, с чем соглашаются многие исследователи. Но у этого вывода есть и противники. Их аргументы, — пусть и недостаточно убедительные, — все же заслуживают внимания. Хотя бы в силу своей известной популярности.

По мнению Жана Маркаля, например, «катары следовали жизненным правилам, совершенно непохожим на тамплиерские. Во-первых, катары отказывались воевать и проливать кровь, тогда как тамплиеры были монахами-воинами: это противоречие выглядит непримиримым».

Да нет здесь ничего непримиримого. Да и противоречия нет. При всем своем миролюбии «добрые люди» не отказывались проливать кровь. Запрет на причинение зла живому касался лишь их священнической прослойки — «совершенных». К ним относились катары, прошедшие обряд consolamentum. Простые катары, или credentes (верующие), отнюдь не чурались кровопролития. Примером этому может служить резня в Авиньонете, о которой я писал в разделе 1.

Мнение о миролюбии катар не разделяется многими авторами. Робер Амбелен: «Однако известно, что значительная часть окситанской знати — подданных графа Тулузского — примкнула для удобства к секте катаров. А ее члены не отказывали себе при случае в удовольствии пограбить церковное имущество, поиздеваться над священником, монахом, инквизитором или легатом, да и пристукнуть его. Более того, они насмехались над изображением распятия. Типичный пример того приведен в моей работе «Иисус, или Смертельный секрет тамплиеров». Там описывается, как рыцари и конюшие Раймона-Рожэ графа де Фокса сорвали с распятия фигуру Христа в натуральную величину, вогнали ей в зад пику и использовали вместо манекена в военной игре под названием кентен»[97]. Такое вот миролюбие и христолюбие по-катарски.

Простых катар не касались и другие ограничения, предписываемые «совершенным». Это я в связи с заявлением того же Маркаля по поводу обета бедности, будто бы соблюдаемого катарами в отличие от тамплиеров: «Во-вторых, катары жили в нужде. О тамплиерах этого совсем нельзя сказать: если они и давали обет личной бедности, то не нуждались ни в чем, а богатств у них было даже с избытком».

Неправда это. Credentes вовсе не чурались богатств, хотя пристрастие к роскоши у них и считалось грехом. Чтобы снять груз греховности, достаточно было получить прощение у «совершенного». Собственно, католики, к которым, как считается, принадлежали тамплиеры, придерживались примерно тех же правил.

И потом, к катарам принадлежала едва ли не вся знать Аангедока. Смешно даже подумать, что дворянство могло соблюдать данный обет.

Катары из разряда верующих, кроме всего прочего, могли сочетаться браком, тогда как для «совершенных» это составляло табу. То же касается и пищевых запретов. «Совершенным» запрещалось употреблять пищу животного происхождения. Их рацион могли составлять лишь рыба, овощи и крупы. Другое дело — credentes. Хотя чревоугодие у них считалось грехом, разнообразия в пище они не избегали. Тем более что грех этот можно было замолить, как опять-таки это было принято у католиков.

В общем, любые аргументы, направленные против идеи общности двух «ересей», оказываются несостоятельными при применении к катарам дифференцированного подхода.

Принадлежность к катарской общности придает ордену непривычный облик. За катарами ведь тянется цепочка образов, отнюдь не гармонирующих с представлениями о мужественных и бескорыстных стражах путей, ведущих в Иерусалим, — представлениями, коими нас столетиями потчуют историки в отношении тамплиеров. Мздоимец, всадник, публикан, не брезгующий ничем ради извлечения прибыли — вот еще одна малоизвестная ипостась катара, а стало быть, и тамплиера.

Даже самое название катар выдает в них всадников-публикан, замки которых являлись форпостами римского (византийского) влияния на европейском Юго-Западе. Попытки переводить это название как «чистые», так же, как и представления о них как о мистической, неоманихейской секте, вряд ли можно воспринимать всерьез. В основу слова «катары» легло на самом деле латинское название римских всадников (eques). Катары — это хазары или казаки Запада.

Не случайно не только названием, но и верой своей они от своих восточноевропейских коллег, сборщиков дани, не отличались, будучи, как и последние, протоиудеями. У Византии были длинные руки, и на западе империи такой рукой были катары.

Согласитесь: Крестовый поход против секты, участникам которой вера запрещала даже не борьбу с кем бы то ни было, а вообще причинение зла живому, выглядит нелепо[98]. Судили и приговаривали катар к сожжению как вероотступников, но на самом деле уничтожению подлежали конкуренты Франции в сфере взимания налогов на юге Европы.

Сказанное полностью относится и к тамплиерам, функции которых в точности совпадали с функциями «древнеримских» публикан. Возможно, здесь кроется одна из причин всенародной ненависти к тамплиерам. Ну не из-за веры же своей, в самом деле, орден сделался объектом нападок! Не думаю, что крестьянина или бюргера, поглощенного заботами о хлебе насущном, могли обеспокоить и настроить против ордена какие-то отклонения от официальной религиозной доктрины, допускаемые братьями. Да и не разбирались они в этом. Бесчинства налоговиков волновали их куда больше.

Возможно, я где-то перегибаю палку. Охрана паломников, к примеру, была не таким уж легким делом и дорожный сбор здесь был вполне уместен. Однако налогообложение в те скупые на доброту времена не осуществлялось без «перегибов на местах», и вряд ли этот сбор сильно отличался от обычного грабежа. Ускользнув от внимания исследователей (по недомыслию ли?), эта сторона деятельности ордена породила массу вопросов, одним из которых стало несоответствие претензий к ордену светлому лику невинно убиенных «железным королем».