Взводу Чеченского с казаками приказано было заходить с правого боку, Храповицкому со своими людьми – с левого. Сам же Денис Васильевич шел прямо, во фронт.

Партизаны скакали лесной тропой, в струнку, поводья подобраны. Впереди вилось на ветру пламя: догорала спаленная французами деревенька Матвеевка.

Давыдов легко спрыгнул с коня. Передав поводья Федьке Шухову, он подозвал к себе Кузьму Жолудя и Чугреева.

– Пойдете в разведку! – последовал приказ.

Ночь выдалась тихая, правда, издалека доносились порой какие-то странные звуки: то ли лай собаки, то ли плач ребенка, то ли крик совы...

Пегов взглянул на небо. Ясные прежде звезды начинали бледнеть и мигать – близился рассвет. И вдруг будто зазвенел колокольчик, зазвенел тонко, надрывно. Нет, это не колокольчик, а таинственные звуки и шорохи уходящей ночи: они рождались не то на реке, не то в небе, не то на земле... и так же незаметно смолкали.

Конь Пегова навострил уши, нервно вздрогнул всем телом: какой-то серый клубок запыхтел у него под копытами и, шурша палым листом, покатился в сторону. Конь не вытерпел, всхрапнул и встал на дыбы... Оказалось, это пробежал полуночник-еж. Гусар спрыгнул наземь и с трудом успокоил норовистого коня.

Давыдов переговорил о чем-то с вернувшимися из разведки казаками, подошел к партизанам:

– Французы спят как убитые. Даже дозорные. Ворвемся скопом и как мокрым рядном их накроем. На конь!

Вожак партизан скакал впереди. Пегов, обнажив саблю, едва поспевал за ним. В горячке налета гусару запомнились топот копыт, ржанье коней да звон стремян, а еще – крики сонных французов, стоны и чей-то глухой рев. Сабля гусара ударила в чье-то упругое тело, он с трудом выдернул ее и повернул коня. Началась погоня за растерянным, застигнутым врасплох неприятелем под победное «Ура-а-а!», гремевшее с разных сторон.

Конь Пегова вихрем пронесся меж фурами. Ударом сабли гусар сразил на скаку французского офицера. В ту же минуту он услыхал за спиной знакомый басок Василия Азовского:

– Ай да Николай!

Невдалеке Пегов узрел «батьку» Чугреева на взмыленном, брызжущем пеной коне. На скаку он придерживал впереди себя смертельно раненного казака, окровавленная голова которого безжизненно свесилась вниз.

Неожиданно «батька» повернулся к Пегову и крикнул:

– Назад, ваше благородие! Кончено дело!

Партизаны держали путь к лесной стоянке: погромыхивали отбитые у неприятеля фуры с награбленной у крестьян провизией. А позади фур плелись связанные веревками пленные французы в синих и зеленых мундирах.

Николай дышал тяжело. По-настоящему он пришел в себя, когда туман рассеялся и немного развиднелось.

Азовский громко, заливисто смеялся, указывая Давыдову на Пегова:

– Истинно гусар, Николай!. Чертом дрался! А теперь, видать, сник, – скаля белые зубы, казак похлопал друга по плечу.

Холодное, предзимнее солнце позолотило сухой поредевший березняк. Давыдов восседал на гнедом красавце-коне. Конь нетерпеливо рыл копытами землю. Словно шелк, лоснилась его шерсть. Несмотря на жестокую сечу, конь выглядел исправно. Грива приглажена. Копыта подмазаны. Черные навыкате глаза, шоколадный корпус, небольшая узколобая голова и кроваво-красные ноздри придавали ему боевой вид. Конь был под стать бравому седоку.

Давыдов радовался успеху налета и, поглаживая усы, силился вспомнить: где же доводилось ему встречать прежде этого гусара?

Меж тем Пегов стоял, опустив голову. Гусар оробел от похвалы Азовского. Он хотел горячо поблагодарить своего храброго спасителя и попрощаться как подобает с верным другом Василием Азовским, но по-прежнему не мог двинуться с места и замер будто вкопанный, не промолвив ни слова. Партизаны тем часом спустились в низину и скрылись из глаз.

...И мчится тайною тропой

Воспрянувший с долины битвы

Наездников веселый рой

На отдаленныеловитвы...

Начальник, в бурке на плечах,

В косматой шапке кабардинской,

Горит в передовых рядах

Особой яростью воинской.

Денис Давыдов

Зима в двенадцатом году рано проявила свои норов. Похолодало уже в октябре. Проселочная дорога к лесу подсохла и смерзлась. Студеный ветер донес легкий посвист дозорного, сидящего в белом халате на заснеженной сосне.

Давыдов погасил трубку и велел всем быть начеку.

Вскоре явился связной, бойкий вихрастый паренек из местных крестьян, с усмешкой донес:

– По тропе идет зоритель с ружьем. Впереди его бежит собака. Сразу видать – охотник. Мундир на нем расписной.

Давыдов приказал казакам седлать коней и пленить француза

Партизаны тотчас же поскакали опушкой, увидели офицера и окружили его. К великому их удивлению, француз даже не попытался защищаться, а лишь нахмурился и безнадежно махнул рукой.

Казаки отобрали у него ружье и привели к командиру.

Денис Васильевич допросил пленного:

– Кто вы и как попали сюда? Француз, заикаясь от волнения, отвечал:

– Я полковник 4-го Иллирийского полка Гётальс. Страстный охотник по дичи.

– Вижу, страстный, – согласно кивнул Давыдов, указав на ягдташ. – А что в сумке?

– Тетерев, – прохрипел француз, кутаясь в теплый шарф. Он раскрыл ягдташ и вынул оттуда краснобровую черную птицу с лирообразным хвостом и белоснежной выпушкой.

– Где же ваш батальон, полковник? – строго спросил вожак партизан. – Неужто вы бросили солдат своих?

– Солдат не бросал. – Француз опустил глаза и печально качнул головой. – Правда, батальон мой вконец расстроен. Он не спеша движется для формирования в Смоленск. Воспользовавшись задержкой голодных солдат своих, я крикнул собаку и решил поохотиться.

– И поохотились на славу. – Давыдов хитро улыбнулся. – С полем, полковник! Признаться, я и сам люблю охоту!

– Покорнейше благодарю, – промычал в ответ француз. – Начало охоты удалось, но такого конца я не ожидал...

При последних словах полковник, будто пробудясь от кошмарного сна, начал большими шагами ходить взад и вперед. Наткнулся на легавого пса, прихваченного им по случаю в опустевшей барской усадьбе. А пес меж тем преспокойно растянулся на казачьей бурке. Полковник схватился руками за голову и, подобно трагедийному актеру, воскликнул:

– Ах, эта ужасная, пагубная страсть!

Партизаны дружно рассмеялись, хотя и не поняли слов взволнованного и растерянного француза.

Здоровенный бородатый казак тем временен взял с земли тетерева, водрузил его на пику и поднял над головой, а молоденький Федька Шухов приложил ружье к плечу и стал целиться в краснобрового лесного петуха. Но Давыдов нахмурил брови и строго приказал: