Усач. Умом, пером остер он, как француз,

Но саблею французам страшен:

Он не дает топтать врагам нежатых пашен

И, закрутив гусарский ус,

Вот потонул в густых лесах с отрядом –

И след простыл!..

Федор Глинка

Мы рождены не для прогулок по паркам и не для сидения на мягких диванных подушках. Нашей священной миссией всегда были сражения за родную землю в бескрайних степях, в лесах и болотах, под палящим солнцем и под проливным дождем. Нашим приютом чаще всего были горящие костры и наспех построенные шалаши... Таков наш удел, таковым ему оставаться и вовеки...

Матвей Платов, граф, атаман Донского казачьего войска

Оправившись после ран, гусар Николай Пегов вернулся в строй и начал уже забывать о горестях Фридленда и о своем спасителе, если бы не случайная встреча с другом, казаком Василием Азовским. Однако все по порядку. А дело было так...

Проснулся гусар затемно у бивачного огня, тряхнул головой, стараясь прогнать остатки дурного сна, глянул по сторонам. Вдали, на горизонте, разлились багровые полосы. Вначале он не мог взять в толк: «Разве заря может быть такой? Да и не заря это вовсе! Пожарище! Горит отчий край! Пылает Россия! Вот до чего мы доотступались...» В эти минуты у Пегова сердце рвалось на части. А ведь ему многое уже пришлось испытать на войне: участвовать в Морунгенской битве, в сражении при Эйлау, в жесточайшей сече у Фридленда, где он находился на вершок от смерти. Хотя и там тоже были горечь поражения, отступление и сознание собственного бессилия что-либо изменить. Однако там бои велись на чужой стороне, и это круто меняло дело. Ныне иное, ныне непрестанное тягостное отступление по родной земле, да еще на фоне этого зловещего багрового зарева. И гусар понял: надо, надо мстить врагу!

На проселочной дороге возле леса Пегов повстречал друга, казака Василия Азовского, обозревавшего местность, и несказанно обрадовался этой встрече.

– Ах, Николай, Николай! Разбросала нас война-лиходейка по разным сторонам, но встретиться все ж таки довелось. Полюбуйся, как полыхает вдали, – сказал Азовский.

– Куда как хорошо! – грустно ответил Пегов.

– Вишь, как француз лютует...

От этих слов у гусара вконец испортилось настроение.

– Верно ли мне сказывали, что ты, Василий, подался в партизаны?

– Верно. Пристал недавно вместе с донцами генерала Карпова.

– Значит, вместе с Давыдовым?

– А как же! Денис Васильевич у нас голова. Он завсегда с нами. Да ты, Коля, знаешь? – Азовский смолк и таинственно приложил палец к губам. – Мы сегодня в ночь того... в секрет идем.

И у гусара словно камень упал от сердца, он поделился с другом своим заветным желанием участвовать вместе с ним в налете. Азовский согласно кивнул в ответ и посоветовал ему просить разрешения у эскадронного командира. И Пегов ушел. На пути к эскадрону он видел, как партизаны возились у коновязи, чинили седла, курили...

Пегов сбавил шаги и поразился: уж больно трогательно седовласый казак беседовал с собакой:

– Цыц, ты, подлая! Ни Боже мой! Я тебя сей момент на цепь. Мы ночью того, в секрет. Ты ж, дура, не утерпишь, гавкнешь! А франц хитер, он лая не любит... – увещевал четвероногого друга степенный казак.

Эскадронный командир Федоров, которому Пегов заявил о своем намерении принять участие в ночном налете, тут же принялся его отговаривать:

– Погоди немного, Николай. Не кипятись! Ведь ты еще не окреп, не все раны зажили...

– Заживут в бою!

Командир живо представил ему картину столь рискованного предприятия. Но перечисление опасностей еще более раззадорило Пегова. И тут Федоров стал доказывать ему незаконность с военной точки зрения стихийного казацкого способа ведения войны. Даже протянул с горечью: «регулярным войска заниматься подобным «промыслом» неприлично».

– Не-при-лич-но, господин ротмистр! – горячо возразил Пегов. – А что прилично? – Тут он повернулся в сторону зарева и указал на него рукой. – Да разве военная наука сие одобряет?

– Партизанить – значит злоупотреблять законами войны! – твердо стоял на своем ротмистр.

– Законы войны! Война имеет свои законы – палить села и города, убивать и лишать крова детей и старцев! – вошел в раж гусар. – Да разве сама война не есть нарушение всех на свете законов!

Тут ротмистр Федоров молча потупил взгляд. Он смекнул, что дальнейшие уговоры бесполезны и смилостивился.

– Хорошо, Пегов! Только чтоб завтра в полдень быть в эскадроне. Ну с Богом!

– С Богом! – несказанно обрадовался гусар. Азовский тем временем доложил вожаку о своем друге и получил от него дозволение на участие Пегова в налете.

– Под твою личную ответственность, – строго наказал Давыдов. – Чтоб потом не роптал!

Азовский уведомил Пегова: «Партизаны действуют большей частью в рассыпном строю. Иной раз случается и «рассыпное отступление» при столкновении с грозным противником. Словом, по первому сигналу вожака отряд рассыпается по полю. Партизаны во весь опор скачут кто куда, лишь бы поскорее уйти от преследования. Однако каждый, миновав несколько верст, должен пробраться незамеченным к означенному сборному пункту».

В потемках партизаны перешли реку вброд. Впереди скакал Давыдов, пригнувшись к шее гнедого коня и сидя глубоко в седле. Пегов видел перед собой теперь совершенно иного Давыдова. В темноте вожак партизан казался солиднее. Ловкий в движениях, с сильными руками, в шапке курчавых волос. Голова поднята, взор устремлен вперед.

Пегов глянул на партизан. Они были подтянуты, напряжены. Только пожилой сухощавый казак Чугреев, что так трогательно говорил с собакой, которого все здесь величали «батькой», строго поглядывал из-под седых бровей на молодых партизан да на Пегова, допущенного в налет впервые.

Чугреев следил за тем, ровно ли скачут под казаками кони, не зарывается ли который в пути, не звенят ли стремена.

...Час-другой пария провела в седле. Партизаны то лесом проскачут, то в глухую балку нырнут, то по узкой витой тропе цепью протянутся.

Зарево пожара все ближе, а тьма все гуще. В пути никто не проронил ни слова.

Давыдов первым пришпорил коня.

– Ухо востро, братцы! – распорядился он. – Подобрать поводья. Сабли к седлу, чтоб звуку не было. Друг с дружкой не сближаться, чтоб стремя не заговорило... Глядеть в оба!

– Слушаюсь! – ответил за всех Чугреев.

Давыдов разделил партизан на три взвода: одних оставил при себе, других отдал под надзор Степану Храповицкому. Ну а прочих – Чеченскому.

Пегов, Азовский и Чугреев остались при вожаке партизан.