Напившись крепкого чая. Комбат посмотрел на часы и с хрустом потянулся, не вставая с табурета. В окно кухни заглядывало утреннее солнце.

– Может, все-таки покемаришь часок-другой? – спросил Андрей Рублев у брата, зная, впрочем, каким будет ответ.

– Я что, спать сюда приехал? – возмутился Борис Иванович, крепко растирая ладонью сначала одну, потом другую щеку. Щеки были шероховатыми от проступившей за ночь щетины, и Комбат поморщился. – Вот побреюсь и поеду к Французову, пока он в свое училище не умотал.

– Так день же нерабочий, – сказала Наташа.

– Это у вас, штатских, он нерабочий, а вся армия сейчас на плацах подметки топчет, к параду готовится.

– Ой, правда, – спохватилась Наталья Рублева, – а я и не подумала.

– Не расстраивайся, – обнимая жену за плечи, рассмеялся Андрей Иванович. – Твое дело женское – поддерживать уют в доме, хранить, так сказать, семейный очаг, а думать должен мужчина. С тобой съездить? – повернулся он к брату.

– Да ладно, – отмахнулся тот своей похожей на лопату ладонью, и Наташа в очередной раз поразилась тому, какой все-таки у ее мужа огромный брат. – Сиди уж, мужчина.., думай. Если Серега проснется, вы его тут не обижайте.

– Не беспокойся, – заверил его Андрей. – Хороший у тебя парнишка. Я, честно говоря, сомневался.

Связался, думаю, Борис с шантрапой…

– Да тише ты, – цыкнул на него Комбат, пугливо оглядываясь на дверь спальни. – Услышит же. Какая он тебе шантрапа? Несчастный парень. Семья погибла, да и сам чуть было…

– Да, я помню, ты рассказывал, – кивнул Андрей. – Я же говорю: хороший парень. Мы его тут чем-нибудь займем.

– А давайте я ему город покажу, – предложила Наташа. – А то у вас, мыслителей, только планы всегда глобальные, а как соберетесь, так, кроме бутылки да разговоров на полночи, от вас ничего не дождешься.

– Обижаешь, – развел руками Андрей. – Почему бутылка? Ящик – это да, а то – бутылка…

– Дельная мысль, Наталья, – похвалил Комбат. – Может, так оно и лучше будет. Он, конечно, парень уже не маленький, но без женской руки ему тоже нельзя.

Все со мной да со мной, как в казарме. Ладно, я поехал, а то так и засну тут у вас на табуретке.

– Ты же побриться хотел, – напомнил Андрей. – И вот что, возьми-ка ты с собой мой мобильник.

– Это еще зачем? – остановившись в дверях ванной, спросил Борис.

– На всякий случай, – пожал плечами тот. – Вдруг заблудишься или еще что. – Я не заблужусь, – сказал Комбат, – и насчет "еще что" постараюсь поаккуратнее, но телефон, пожалуй, возьму. Зачем отказываться, когда дают?

– Эй, эй, – заволновался Андрей, – не насовсем!

– Вот жлоб, – доверительно пожаловался Борис Иванович Наташе. – И как ты только за него замуж вышла?

– Это у меня профессиональное, – важно надувая щеки, изрек Андрей. – Что я, не буржуй, что ли? Наталья, где мой цилиндр?

– В штанах у тебя твой цилиндр, – ответил за Наташу Борис Иванович, и та прыснула в кулак.

Через десять минут, гладко выбритый и посвежевший, Борис Рублев спустился во двор, сел в машину и направился к дальнему микрорайону, в котором жил Юрий Французов. Он торопился, рассчитывая застать бывшего сослуживца дома. Поскольку еще не было семи утра, он надеялся, что это ему удастся.

Улицы уже наполнились людьми, по проезжей части катился сплошной поток транспорта. Постепенно Рублев начал понимать, что ошибся, рассчитывая время, и вряд ли успеет добраться до дома Французовых раньше половины восьмого – он не принял во внимание обилия личных автомобилей, плодившихся прямо на глазах, как тараканы. "Вот ведь бестолочь, – мысленно обругал он себя, – Как будто Питер в этом отношении хоть чем-то отличается от Москвы. Там в час пик по дорогам не проехать, и тут то же самое. Прямо ралли Париж – Дакар, да и только…" В том, что он опаздывал, не было ничего страшного, в конце концов, Французов его не ждал – просто не хотелось терять время, добираясь до училища и прорываясь на его территорию. "Могут ведь и не пустить, – подумал Рублев, – и очень даже запросто.

Придется либо ждать у КПП, пока Французова разыщут, либо снимать часового к чертовой бабушке и брать училище штурмом, под крики "ура". Заодно и посмотрим, чему их там Юрка научил. Вот только если учил он их хорошо, то похвалить его уже не удастся: затопчут."

Комбат скептически усмехнулся: как-то все-таки не верилось, что вчерашние школьники смогут с ним сладить, будь их хоть сто человек.

"Ну, – подумал он, – сто не сто, а десяток-другой мне еще вполне по плечу. Черт знает что в голову лезет.

Называется, приехал человек отдохнуть: сидит за рулем и прикидывает, сможет он силой прорваться на территорию военного училища или не сможет. Детский сад."

Оставив машину на площадке перед домом Французова, Комбат вошел в подъезд, порадовавшись тому, что дверь до сих пор не оборудовали кодовым замком.

То есть, по большому счету, радоваться тут было особенно нечему: подъезд находился в ужасном состоянии, а лифт явно регулярно использовали в качестве туалета, но в данном случае для Комбата, не знавшего кода, это было вполне удобно.

Заглянув в кабину лифта, Рублев брезгливо сморщил нос и отправился на восьмой этаж пешком, по дороге изучая настенные росписи, которыми были богато изукрашены лестничные марши. Помимо обычной, писанной от скуки похабщины, сопровождавшейся неумелыми натуралистическими изображениями отдельных органов и целых композиций из двух и более фигур, здесь порой встречались и довольно интересные высказывания, и целые стихотворные отрывки, посвященные предметам воздыхания авторов. Еще здесь помещалась целая антология музыкальных стилей и направлений, в которых Рублев ничего не понимал и даже был не вполне уверен, что, к примеру, две взаимоисключающие надписи – "Рэйв – это вышка и полный кайф" и "Рэйв – дерьмо, я от него блюю", сделанные одна под другой, относятся к музыке, а не к стилю одежды или какому-нибудь экзотическому напитку. Ближе к шестому этажу вдохновение наскальных живописцев понемногу стало иссякать, а на восьмом ему удалось обнаружить только нарисованный из пульверизатора круг с точкой в центре и надпись под ним, сообщавшую, что какой-то неизвестный майору Рублеву Сека, оказывается, имеет не правильную сексуальную ориентацию.

Перед дверью квартиры Французовых Комбат не стал переводить дыхание. Он совершенно не запыхался, поднявшись по восьми лестничным маршам. Он позвонил, подождал ответа, снова вдавил белую пуговку звонка и долго слушал мелодичный перезвон, доносившийся из квартиры.

"Вот черт, все-таки не повезло, – подумал он, опуская руку. – Он уже уехал. Однако, а куда же подевалась Ирина? В школе-то сегодня точно выходной.