Мальчик кивнул, спрыгнул и побежал отворять калитку. Второй уже мчался в дом звать отца.

Петрусенко не стал присаживаться к столу – поблагодарил радушную хозяйку. Извинился:

– Я по служебному делу. Вы уж простите, ненадолго заберу Алексея Мартыновича…

И, уединившись с Зыкиным, объяснил ему, что нужно делать. А нужно было, чтобы Зыкин, облачившись в форму, разыскал Юлиана Кокуль-Яснобранского и доставил его к следователю. Но не в полицейское управление, а в гостиницу, где проживает господин Петрусенко, в кабинет управляющего гостиницей. Именно там следователь проведет приватный допрос молодого человека – допрос, о котором пока что никому постороннему знать не нужно… Подобное деликатное задание Петрусенко может доверить только ему, Зыкину. Во-первых, городовому уже известны некоторые секретные моменты расследования. А во-вторых, Алексей Мартынович и Юлиан как бы немного знакомы, и это должно немного сгладить формальности.

– Если Кокуль-Яснобранский не захочет идти – а такое вполне может случиться, – вы скажите ему вот что… Следователь, мол, хочет поговорить о происшествии в имении Голицыных! Запомнили?

– Запомнил, слово в слово запомнил, господин следователь, Викентий Павлович! Доставлю вам паныча в лучшем виде!

На лице у Зыкина расплывалась довольная улыбка, он был горд, что оказался доверенным лицом знаменитого следователя. Но Петрусенко поспешил охладить его пыл:

– Нет-нет, Алексей Мартынович, давить на Юлиана не следует. Он сам пойдет, после этой фразы – уж непременно. Вы даже не провожайте его до гостиницы, он ведь не арестованный. Просто четко объясните ему, где я его жду. И после этого вы свободны.

Когда он выходил, босоногая румяная девочка с толстой косой встретилась ему на крыльце.

– Это ваша Танюша? – обернулся Викентий Павлович к Зыкину. – Хороша, красавица!

Девочка зарделась, а Зыкин счастливо заулыбался…

Кабинет, где ожидал Викентий Павлович, располагался на первом этаже гостиницы, рядом с входом в ресторан. Управляющий уступил его следователю на время – об этом они договорились еще с утра. Петрусенко пил кофе и делал какие-то записи в блокнот, когда в дверь постучали. Кокуль-Яснобранский вошел в комнату, всем своим видом стараясь показать, что прямо-таки делает одолжение следователю. Он был одет изящно, с безукоризненным вкусом – летние светлые брюки, рубашка апаш, легкие туфли, он и выглядел поздоровевшим, загорелым, беззаботным… Вернее, ему хотелось таким казаться.

«Не умеет притворяться, – подумал Викентий Павлович. – Все чувства легко читаются – по взгляду, складке над переносицей, по дрогнувшим губам». Он вновь почувствовал симпатию к молодому человеку, как и в первую их встречу. Ему нравились люди, которые не умели лицедействовать, хотя сам он в случае нужды легко принимал любое обличье. Правда, только лишь тогда, когда этого требовала его профессия, его дело…

– Садитесь, господин Кокуль-Яснобранский, – указал он на стул напротив, с другой стороны стола. – Нам предстоит интересный разговор.

Юлиан помедлил, словно раздумывал, потом сел. Сказал небрежно:

– Не знаю, зачем я пришел… – Огляделся с недоумением. – И почему сюда? Думаете, эта обстановка располагает к откровенности? Но я вам уже все рассказал…

Викентий Павлович отхлебнул кофе, глядя на собеседника поверх чашечки, отставил ее в сторону.

– Обстановка и правда приватная, – сказал спокойно. – Это для того, чтобы о том, о чем вы мне сейчас поведаете, не узнал исправник Макаров. Не узнал до поры до времени.

Загорелое лицо Юлиана полыхнуло огнем. Однако он пытался сопротивляться, скрыть замешательство.

– При чем здесь Анатолий Викторович, не понимаю! Мы друзья…

Викентий Павлович хлопнул ладонью по столу – не сильно, но резко. Кокуль-Яснобранский замолчал, оборвав фразу. А Петрусенко через стол слегка подался к нему.

– Позвольте спросить: вы сразу пришли ко мне, или городовому пришлось сказать вам одну фразу – вроде пароля?

– Ну-у, он сказал что-то там… о моих родственниках…

– Об имении в Битице?

– Да… Но послушайте, я ничего не понял!..

Юлиан старался казаться раздраженным, однако у него это опять плохо получалось. Да и следователь не дал ему времени войти в роль.

– Еще как поняли! Скажите, Юлиан, вы можете представить, что я обо всем уже знаю: о том, как вы пробрались ночью к дому Голицыных, что хотели оттуда кое-что выкрасть?.. Как убегали от собак… Вы верите, что я все это могу доказать и сделать достоянием гласности?

– Не надо… – почти прошептал его собеседник.

Теперь он был бледен, крепко сжимал замком пальцы рук, а глаза подозрительно блестели. Викентий Павлович покачал головой:

– Это было бы и вправду «не надо», если бы подобная наука пошла вам впрок. Но ведь это не так, вы вновь готовы нарушить закон, скрывая преступление, преступника! Или нет? Может, вы пришли ко мне все рассказать? Все, что случилось в ночь после суда?

Каждая новая фраза следователя звучала все более жестко, а у молодого человека все сильнее дрожали губы. Вся его напускная спесь растворилась без следа, теперь он казался совсем юным и просто испуганным. И первые слова, которые он произнес, были:

– Я боялся… Боялся, что вновь меня назовут убийцей. Ведь он все так и планировал. Кто бы мне поверил, признайся я, что был там, и укажи на него?

– Я верю, – Петрусенко серьезно смотрел на молодого человека. – Я не стал бы рисковать и верить вам из одной только симпатии… Просто я знаю убийцу. А вы мне сейчас расскажете, что вы видели собственными глазами…

* * *

В лицо Юлику дунул порыв холодного ветра, но он не обратил на него внимания. Быстро запер дверь своей недавней тюрьмы, а ключи положил в карман. Рисковать – перебегать подворье полицейской управы, к которой примыкала тюрьма, – он не стал. Чуть в стороне, почти у самой каменной стены росло дерево. Быстро взобрался на него, перелез через стену и – уже на пустынной улице, вот только впереди, на углу, маячит фигура городового в светлом кителе. «Обещал ведь убрать с пути всех полицейских!» – мелькнула досада. Но Юлик тут же вспомнил: еще не время! Он ведь опережает события часа на полтора, а то и больше… Внезапная тревога кольнула в сердце: так ли хорошо все идет, как показалось в первые счастливые минуты? А вдруг, отступая от обговоренного плана, он рвет какие-то невидимые нити причин и следствий будущих событий? Но он тут же себя одернул: «Какая ерунда!» Все так удачно складывается, и это прекрасный знак! Еще несколько минут, и он будет на свободе, в безопасности…

Луна как раз вышла из-за тучи, и Юлик увидел вдалеке смутный силуэт Никольской церкви. Он шел, прижимаясь к заборам и стенам домов, если предстояло пересечь открытое пространство – долго осматривался, стараясь убедиться, что вокруг никого нет. Он был предельно осторожен: застыв в темной арке или за широким стволом дерева, терпеливо ожидал, когда на луну вновь натянет облака… И с каждым шагом неизменно и довольно быстро приближался к цели. Когда он миновал безмолвную, темную громаду церкви и ступил на улицу, где в два ряда росли мощные каштаны, сердце у него забилось особенно сильно, в радостном нетерпении. Еще несколько шагов, и он – у дома исправника! Юлик сразу узнал орнамент на кованых воротах – тот самый, что нарисовал Макаров. Толкнул калитку – заперто! Ах да, он ведь пришел намного раньше! Юлик быстро оглянулся – улица была тиха, пуста, окна в соседних домах темны. Но в доме исправника, пробиваясь сквозь листву садовых деревьев, светились два окна второго этажа. Его ждут! Юлик ловко подтянулся на руках и перемахнул невысокую ограду. Негромко звякнула выпавшая из-под куртки ножовка. В темноте, в густой траве Юлик не смог ее отыскать. «Да пусть себе валяется, – подумал нетерпеливо. – Я скажу Макарову, он утром подберет, спрячет…» И, не слишком прячась – ведь это уже была спасительная территория его благодетеля, – почти побежал к крыльцу.