А в голове у Хусни-Будур пронеслось:

«О Сулейман-ибн-Дауд, они же помнят все, что было! Я забыла навести морок на их разум!»

«Ничего, малышка, я помогу тебе» – отозвался Алим. Джинния подозревала, что он все время находился рядом, но все равно обрадовалась тому, что хитрости и жестокости человеческой может противопоставить не только свою силу, силу джиннии, да будет велик в веках Сулейман-ибн-Дауд, покровитель всех джиннов, но и силы магии черного Магриба».

«Да хранит тебя небесный свод, друг мой!»

«О нет, малышка, только тяжелое каменное блюдо… Но не отвлекайся… Царь по-прежнему пытается понять, что тебе от него надо».

– Но все же, о мой великий отец, я прошу у тебя прощения за все то, что расстраивало тебя, все то, что бросало тень на царский дом и великих халифов, твоих предков…

– Ну что ты, доченька… – пробормотал, смягчаясь, халиф.

– И если, о мой великий отец, ты все-таки найдешь в себе силы и простишь меня, я хочу просить тебя о великой милости.

– Все, что будет угодно нашей кроткой дочери, – сердце халифа таяло от нежных и почтительных слов обычно такой суровой и жестокой Будур.

– Выслушай же меня, отец, без гнева. И если в моих словах ты не найдешь ничего оскорбительного для чести великого халифа, выполни мою ничтожную просьбу.

Зорким оком Хусни заметила, что свет множества светильников чуть замерцал. В зале становилось… нет, не темнее, скорее, свет был теперь расплывчатее. Словно сам воздух огромного зала перестал быть бесцветным, словно нежная опаловая дымка заволакивала покои халифа.

– Да будет тебе известно, отец мой, что великий Багдад богат мастерами, которые умеют творить истинные чудеса из золота и меди, камня и нитей…

– Мы знаем это, почтительная дочь наша…

Но теперь халиф отвечал чуть медленнее, словно непомерная усталость тяжким грузом легла ему на плечи.

– Есть в великом Багдаде золотых дел мастер Салах. Его род не моложе твоего рода, о мой отец. У него умелые руки, и он обладает таким чувством прекрасного, что может из тонкой проволоки сотворить чудо, какого свет не видел и, быть может, никогда более не увидит.

Халиф благосклонно кивал, погружаясь в негу.

– Есть у халифа сын. Его зовут Аладдин. Он великий рисовальщик и когда-нибудь станет столь же великим мастером, как его уважаемый отец…

Халиф слегка встрепенулся.

– Но откуда тебе известно об этом юном рисовальщике?

– Я напомню тебе, как перед праздником Воцарения ты даровал мне прогулку по нашему великому городу. Вот тогда я и видела Аладдина. Моя служанка помогла мне раздобыть рисунки этого юноши… И за сущие гроши купила несколько безделушек, что сотворил из золота этот умелый человек, его отец.

– Да, мы помним, как прокатились с тобой по украшенным улицам Багдада… И чего же ты просишь для этого рисовальщика, сына мастера золотых дел?

– Я прошу милости для нас двоих… Этот юноша благороден сердцем… Род его уважаем в городе, и древен, как сами стены Багдада… Я прошу у тебя великой милости, халиф, повелитель правоверных, – позволения стать его женой. Никто в целом мире никогда мне не будет столь желанен, как этот юноша.

Халиф словно проснулся.

– Дочь наша, да в своем ли ты уме?! Не далее как вчера сыграли мы твою свадьбу. И мужа тебе мы выбирали сами. Это был сын великого и древнего рода из…

И тут халиф понял, что не уверен в том, что и в самом деле вчера выдал свою дочь замуж. Почему-то лицо жениха Будур начисто стерлось из его памяти. Да и имени этого человека он не помнил. Память подсказывала лишь, что он решил наказать дочь за ее бесчисленные отлучки из дворца под покровом ночи в поисках приключений, не достойных дочери халифа… Хотя о каких именно приключениях шла речь, халиф тоже вспомнить не мог…

– Свадьбу, отец мой? Сын древнего рода?

– О да, высокий черноволосый человек… Он постучал в дворцовые ворота, и мы решили выдать тебя за него.

– Отец мой, прости мне резкие слова, но мне кажется, что ты бредишь. Как могло случиться, что благородный халиф, сам Хазим Великий, сын древнего рода, решил отдать дочь за человека, который всего лишь постучал в ворота дворца?!

– Дочь наша, но ведь так все и было… А вечером мы пировали в честь вашей свадьбы… И ты пела… Как мне кажется….

«Алим, это ты уж слегка перестарался…»

– Пела, о мой благородный отец?! Да я не пела ни разу с того дня, как умерла моя мать, твоя прекрасная и благородная жена Зухра!

– Ну, тогда ты, наверное, плясала…

– Отец мой, еще раз прости меня за мои дерзкие слива, но как ты можешь говорить о том, что я плясала, если я – дочь великого халифа?! Я не могу плясать перед сборищем каких-то… – Хусни выразительно посмотрела на советника.

Тот легко выдержал ее взгляд. Лицо его было непроницаемым, а глаза, казалось, спали.

– Но мы же прекрасно помним, как ты вошла в главный церемониальный зал… И мы отдали твою руку…

– Кому, отец?!

– Ему, человеку в черном…

– О Аллах милосердный и всемилостивый, пощади уснувший разум моего отца! По-моему, халиф, ты просто не хочешь, чтобы твоя дочь познала счастье, и потому придумываешь какие-то странные отговорки.

– Счастье, дочь наша?

– О да. Я мечтала, что моим мужем будет человек благородный, умелый, с нежным и чутким сердцем. Я повстречала такого юношу. Он всем хорош. Я хочу стать его женой. И вот в тот миг, когда я, смиренная, прихожу к тебе, чтобы порадовать тебя тем, что встретила своего единственного, ты начинаешь сочинять сказки!

Голос Хусни сорвался на крик. Она настолько превратилась в царевну Будр, что ей не пришлось прилагать ни малейших усилий, чтобы загореться гневом. Очевидно, гнев этот был так похож на гнев настоящей Будур, что халиф испугался.

– Дочь наша, не стоит кричать…

– Но как же, отец, мне не кричать? Тебе что-то приснилось, и я теперь должна буду поверить в то, что стала женой какого-то незнакомца в черном, которого здесь никогда не было! Да пусть обойдут весь дворец и попытаются найти этого человека! Пусть попытаются найти хоть одного человека в черном, не считая, разумеется, писцов и мудрецов дивана!

– Неплохая мысль, – пробормотал советник и нетвердой походкой направился к двери.

– Начальника стражи сюда! Халиф желает отдать приказание!

– О Аллах всемилостивый! – проговорила Хусни, делая вид, что чуть успокоилась. Смешно ей было смотреть на халифа и его советника, но и немножко жаль их. Они напоминали опоенных маковым отваром. – Теперь еще начальник стражи!

«Не тревожься, малютка, я почти закончил… Халиф и советник теперь самые разумные и проницательные люди во дворце. Остальные не помнят ничего, что происходило вчера…»