Как-то ко мне обратился инженер-строитель. Благодаря счастливому стечению обстоятельств он оказался на должности, о которой прежде не мог и мечтать. Его жена была успешным исследователем, и мужа наняли в рамках ее трудового соглашения. Сам он не смог бы пройти собеседование из-за слабых социальных навыков: его манера общения была странной. Обычно он выглядел отчужденно, смотрел сквозь собеседника. Могло даже показаться, что он разговаривает с кем-то, стоящим позади вас. Через двадцать лет, занимая все ту же должность, он чувствовал себя глубоко несчастным. Его ненавидели все коллеги. А ему самому категорически не нравилось качество их работы. Он считал себя во всем правым, а остальных — «сборищем клоунов». Коллеги же видели корень зла в его странном и высокомерном поведении. Этот человек допускал оскорбления сотрудников даже там, где хватило бы и простой конструктивной беседы. Он отвергал любую помощь, считая себя непогрешимым, и при этом категорически не терпел чужих ошибок. Он работал неполный день. Но даже несмотря на невероятное раздражение и неудовлетворенность, его ограниченность, строгость и привязанность к деталям так укоренились в его сознании, что он не допускал и мысли об изменениях.

Главная проблема Робота в косности мышления, неумении общаться и непонимании окружающих. А ведь именно гибкость играет важную роль в отношениях с коллегами, подчиненными и работодателями. Роботы порой настолько несгибаемы в убеждениях, так цепляются за свои привычки или манеру разговора, что окружающие не могут их вынести. Чтобы сосуществовать с другими людьми, Роботам необходимо приспосабливаться и учиться взаимодействовать, но они на это не способны.

Под Роботами я не имею в виду людей с расстройствами аутического спектра. Однако этот диагноз поможет понять этот тип личности. Аутистов обычно любят и уважают, и они в ответ проявляют те же чувства. Но именно понимание причин их негибкости дает возможность взаимодействовать с Роботами и теми, кто имеет схожие черты.

В начале ХХ века австрийский психиатр Лео Каннер описал одиннадцать пациентов с ранним детским аутизмом. Эти люди испытывали проблемы с общением и поведением, с трудом овладевали определенными коммуникативными навыками. Каннер также отметил, что их реакция на внешние события отличается от обычной. Они излишне чувствительны к одним факторам и абсолютно невосприимчивы к другим. Тогда же австрийский педиатр Ганс Аспергер описал «аутистическую психопатию» как нарушение речи, социальных навыков и координации125. Со временем аутизм и синдром Аспергера стали рассматривать как два отдельных детских расстройства, хотя и связанных между собой. При синдроме Аспергера речевые и когнитивные способности сохраняются, поэтому он считается более легкой формой расстройства. Подобное определение действовало до 2013 года, когда в руководство по диагностике и статистическому учету психических расстройств были внесены изменения, и аутизм с синдромом Аспергера объединили в новую группу под названием «расстройства аутистического спектра»5. Это вызвало серьезные споры. Люди с синдромом Аспергера и их родственники настаивали на пересмотре диагноза. Ведь страдающие этим синдромом значительно отличаются от тех, у кого диагностирован аутизм. Споры эти были связаны и с финансовой стороной дела, а именно с распределением средств в зависимости от диагноза.

Нарушение навыков общения и неспособность адаптироваться к новым условиям — вот два фактора, определяющие расстройства аутистического спектра. Круг интересов и режим у людей, страдающих аутизмом, сильно ограничены. Диагноз не касается интеллектуальных способностей и связан исключительно с социальными навыками и характерной заинтересованностью неодушевленными предметами. Проще говоря, для аутистов поезда важнее людей. Они крайне чувствительны к внешним раздражителям: громким звукам, определенным образам и физическим контактам. Привязаны к привычкам и расписанию, часто и многократно повторяют одни и те же действия. У некоторых наблюдаются повторяющиеся телодвижения: размахивание руками, раскачивание вперед-назад или хождение на цыпочках.

Естественно, проблемы обычно возникают при общении с окружающими. Недостаток социальных навыков проявляется по-разному. Например, такие люди не способны слушать или ждать своей очереди, чтобы высказаться. А также могут бесконечно говорить на определенную тему. Имеются сложности с модуляциями, темпом речи, установлением зрительного контакта с собеседником. Кроме того, аутистам трудно интерпретировать эмоции. Они не различают сарказма, метафор, намеков и прочих нюансов149. В то же время эти люди испытывают потребность в общении, чувствуют себя одинокими и стремятся к дружеским или романтическим отношениям. Желание отношений при отсутствии необходимых навыков выливается в разочарование и гнев. Даже во взрослом возрасте аутисты часто впадают в истерику, выражая таким образом непонимание окружающего мира. Физические контакты также нередко порождают или усиливают гнев и беспокойство. Многие страдающие аутизмом испытывают сильную тревожность. Поэтому вспышки гнева и истерики связаны с переполняющим их возбуждением и волнением.

Броуди имел докторскую степень по машиностроению и недавно устроился работать в вуз. Он обратился ко мне вскоре после начала учебного года. Его студенты жаловались на плохое отношение. Броуди был очень умным человеком, но держался высокомерно. И он не имел никакого представления о нормах и приличиях. С трудом понимал чувства других и не осознавал, как выглядит в глазах окружающих. Он во всеуслышание рассуждал об ошибках студентов, называя имена и отмечая, чья именно работа выполнена из рук вон плохо. Когда методист обсуждал с ним подобный инцидент, Броуди ответил своим монотонным голосом, что не видит в этом ничего страшного. Студентка была неправа, и ей следовало просто применить верный подход.

Когда руководитель попросил Броуди извиниться перед студенткой, которую тот оскорбил, он отказался. По его словам, ему не в чем было себя упрекнуть, ведь это она ошиблась и сама должна за это отвечать. С таким отношением он рисковал получить низкий рейтинг и проблемы на работе. Но Броуди не реагировал на предупреждения. Он не понимал, как одно связано с другим, и почему его правота рассматривается как проявление излишней строгости. Ему стало казаться, что люди не ценят его положительных качеств, высокого интеллекта, уровня профессионализма, обширных знаний в области классической музыки и искреннего желания стать верным товарищем. Все обращали внимание лишь на то, что не подлежало обсуждению, было данностью. Неужели никто не понимал этого?

Однажды во время лабораторной работы Броуди сказал одному студенту, что тот может забыть о карьере в машиностроении, если не выполнит задание. Он часто давал более сложные объяснения, чем в учебниках, и студенты испытывали растерянность. Если кто-то не мог ответить на вопрос, Броуди начинал кричать. А когда был особенно раздражен «глупостью» собеседника, использовал крепкие выражения и мог даже швырнуть бумаги на пол. Точно так же он вел себя с коллегами, в том числе вышестоящими. Его не любили, даже ненавидели. Но он по-прежнему не понимал, почему у него нет друзей, и продолжал агрессивные попытки наладить отношения. Любил разговоры о полученных грантах и своих успехах, хвастался удачно составленными заявками на выдачу патента.